Или вовсе не «хе-хе»? Я-то уже созрел, мне такие агитки ни к чему. Я знаю, что быть слабым – это страшное преступление по отношению к себе, любимому (в первую очередь), к своим близким и к своей нации. Жаль, что я понял это слишком поздно, но... Я это понял.
А вот для других – тех, кто помоложе и, дай бог, никогда не испытает такого опыта, это агитация может оказаться весьма полезной...
Минут через семь телефон на тумбочке требовательно затрещал. У военных телефонов ужасные голоса, пронзительные и резкие – я аж вздрогнул от неожиданности.
Дневальный выслушал приказ, сказал: «Так точно!», – после чего сделал следующее: закрыл входные двери на огромный засов, подбежал к дверям в зал, и, распахнув их, громко скомандовал:
– Внимание! Ситуация «двенадцать».
Затем он обратился ко мне:
– Пожалуйста, повернитесь лицом к стене.
– Не понял?!
– Сейчас будет выходить человек, которого вам нельзя видеть. Вам следует повернуться лицом к стене. И не делать попыток посмотреть, кто это. Если вы не согласны, скажите – я доложу командованию.
– Ну и порядки у вас! – я повернулся лицом к стене. – Руки на затылок, да?
– Он не возражает, – доложил дневальный по телефону и встал рядом со мной, уткнувшись лбом в стенд. – Нет, руки не надо.
– Тебе тоже смотреть нельзя?
– Так точно.
– Ну, уже легче. А то я уж грешным делом подумал, что меня одного так шпыняют... А что такое «ситуация 12»?
– Персона с закрытым статусом.
– И?
– Все – лицом к стене, смотреть нельзя.
– А если кто-то посмотрит?
– Нет.
– Что – «нет»?
– Ну... Короче, все в курсе. Смотреть никто не будет...
Двери в зал тихо скрипнули, за моей спиной к выходу прошествовали две пары ног.
– Секунду – я гляну... – раздался голос Руденко на фоне скрежета отодвигаемого засова. – Чисто. Можно выходить.
Да, ребята – это клиника. Я понимаю: конспирация, секретность, и все такое прочее... Но не до такой же степени!
– Отбой, – скомандовал Руденко.
– Я в шоке, – признался я, отвращая лик от наглядной агитации.
– Отбой «ситуации 12»! – продублировал дневальный в зал и вернулся на пост.
– Извини, Дим, специфика работы, – Руденко крепко пожал мне руку, ухватил под локоток и повлек в зал, просвещая на ходу:
– Так надо. Для твоей же безопасности. Знаешь – такие люди... Короче, есть люди, которых лучше не видеть и не знать о них ничего.
– Я видел машину. Номер запомнил.
– Это ерунда. Все вторичные аксессуары по мере надобности легко меняются.
– Так они уехали?
– Один остался.
– А на него смотреть можно?
– Да, – Руденко как-то странно усмехнулся. – Тебе – можно...
Точно – клиника. Что за тупые шпионские игры? Феде расскажу – со смеху помрет.
– Минутку, – я притормозил перед дверью «офиса» и по-свойски уточнил: – Сань, у вас всегда вот так? Или вы так цену набиваете? Если второе – напрасно стараетесь. Мы хлопцы небогатые, на нас где сядешь, там и слезешь.
– Это ординарная ситуация, – пояснил Руденко. – У нас это заложено в уставе. А насчет цены не беспокойся: дорого они не возьмут. Их сама идея заинтересовала...
«Офис», или «штаб» «Легиона» – это одна из бывших «качалок», претерпевшая незначительный косметический ремонт. Несколько столов, компьютеры, телевизор, два жестких дивана, офисные стулья на колесиках, на стенах – пара школьных досок, закрытых занавесками, стойка с телефонами. В общем спартанская обстановка – чисто, опрятно, ничего лишнего. Что там у них на досках за занавесками? Даже и спрашивать не буду – а то еще поставят лицом к стене и начнут доски эвакуировать. Маньяки...
В командирском кресле сидел незнакомец и что-то читал с монитора. Усольцев примостился рядом на офисном стульчике и соучаствовал в чтении – вид у него был приветливо-рекомендательный.
– Вот, знакомлю с твоим творчеством, – сообщил Усольцев, здороваясь со мной. – Присаживайся.
Незнакомец остро и пристально глянул на меня – мгновенно впитал мой образ, втиснул его куда-то в закрома своей памяти, коротко кивнул и вновь углубился в чтение.
Руки не подал.
Ну и ладно – переживем.
Я сел на офисный стул, подкатился поближе и посмотрел: да, это был блог Бормана – последняя треть моего небольшого трактата «Кому на Руси жить...».
Мне стало неловко.
Я этот трактат поместил в блог в первый же вечер, как только вышел из больницы. Вернее, в первую ночь, когда нужно было чем-то себя занять, чтобы прогнать мысли о том, каким способом лучше всего свести счеты с жизнью.
А делать этого не следовало потому, что трактат сырой, с глупыми пацифистскими и ура-патриотическими вывихами, которые в настоящий момент противоречат моей скоропостижно изменившейся жизненной позиции.
Короче, мне стыдно за этот тупой трактат. Убирать – глупо, его уже прочитали тысячи людей, и прокомментировали несколько десятков, среди которых немало моих сетевых знакомых и приятелей.
Незнакомец добил трактат, прокрутил блог (он читал снизу вверх), запустил флэш-ролик «Иероглиф в камне» и мимоходом похвалил:
– Дельная вещь. Чтоб такое писать, надо обладать государственным умом.
Чтоб такое писать, надо быть жизнерадостным идиотом. Чтобы такое опубликовать – надо быть на грани суицида. Я прошел обе стадии. Насчет гос. ума – это распространенное заблуждение. Многим я кажусь умнее, чем я есть на самом деле.
Незнакомец с интересом смотрел ролик. Похоже, чувствовал он себя вполне комфортно и никуда не спешил.
Меня так и подмывало намекнуть, что было бы неплохо пообщаться по существу вопроса, но я сдерживал себя. Товарищ знает, зачем я пришел, по существу вопроса наверняка в курсе – «легионные» вожди просветили, и если не торопится начинать беседу, значит на то есть причины.
От нечего делать я принялся украдкой рассматривать его. Говорят, что первое впечатление – самое верное. Если человек чуткий и интуитивный (а я себя таковым и мню), он может с ходу безошибочно определить, кто перед ним. Вот сейчас я в два счета выясню, что он подлец и скотина – и наотрез откажусь работать.
Незнакомец досмотрел ролик, и спросил, не глядя на меня:
– Сам придумал?
– Да.
– А где идею взял?
– По набережной гулял, смотрю, китайцы копошатся. В следующий раз проходил, увидел иероглифы на тумбах, краской через трафарет. Ну и все, дальше – сам.