Но у нас, изгоев, мировосприятие скособочено ввиду довлеющих на нас обстоятельств, и мы порой их отождествляем: правителей – и Родину.
Так вот, сейчас, Родина-Мать, если бог даст, мы немного проредим твой буфер – и будешь ты чуток ближе к народу своему, старательно тобою отторгаемому...
* * *
К рассвету я окончательно продрог: мне плащ-палатка не полагалась, она прикрывала пулемет – эта железяка сейчас важнее меня. Кроме того, я утренне возжелал прогуляться «до коновязи» и решил потихоньку отъерзать в глубь сада: размяться и все такое прочее.
– Ле-жать, – скомандовал Федя, безошибочно уловив из-под плащ-палатки мои намерения. – Теперь все, светло уже. Двинешься – спалишься, провал всей операции.
– А ты как видишь из-под палатки, что светло?
– Чувствую, – Федя сдвинул капюшон и осторожно, в три приема, потянулся. – Потерпи, скоро начнется...
Я хотел было возразить, что «скоро» – понятие растяжимое, но так и замер с открытым ртом: со стороны совхоза, на полевой дороге, показалась колонна.
Эти два «66» – они словно выпрыгнули из утреннего тумана, возникли разом, неожиданно, и с внушительной скоростью припустили в нашу сторону. За ними, на некотором отдалении, следовал давешний джип, что мы видели возле административного здания.
– А город подумал... – замурлыкал Федя, откидывая с пулемета плащ-палатку. – А город подумал...
А я привычно окаменел.
Нет, я готов, у меня автомат, я...
Но они появились так внезапно, я даже не успел продышаться, как учил Федя, я даже испугаться как следует не успел...
И потом: почему никто не стреляет, мать вашу так?!
Вот они, рядом уже, осталось каких-нибудь двести метров, еще несколько секунд – и колонна пролетит мимо наших боевых порядков!
Идущий позади джип вдруг резко сбавил ход, как будто запнулся обо что-то. Разрыв между ним и впереди идущими машинами резко увеличился, и в этот момент со стороны леса что-то отвратительно и резко зашипело.
– Пщщщщ!!!
Шесть коротких инверсионных следов прошили половину луга до проселочной дороги и хищно клюнули в левые борта обе грузовые машины – паритетно, по три на каждый.
– Ту-ду-ду-дух!!!
Рикошетом, вразнобой, шарахнули взрывы, как будто кто-то влупил по колонне из циклопического автомата.
Я инстинктивно ткнулся лицом в землю – а ведь это все рядом, буквально под самым носом у нас – и прикрыл голову руками.
Нет, я в курсе, что после взрыва это бессмысленно, но пойдите, скажите это моему организму!
– А-р-р-р! – дико зарычал Федя, выдавая длиннющую очередь из пулемета.
Я осторожно поднял голову и осмотрелся.
Кто-то долбил по первому «66» из леса – трасс не было, пуль не видно, но били тяжело, навылет – правый борт горящей машины страшно плевался щепой и кровавыми ошметками тента.
Федя проштопывал из «ПК» вторую машину; результата с той стороны я не видел, но из кузова выпали только двое. Их тотчас же кто-то скосил из леса, не из пулемета уже – строка Фединой очереди до них не достала.
Через минуту все было кончено.
Горели на проселке два «66».
Несколько тел валялись рядом, остальные так и не успели спешиться.
Вовсю несло горелым мясом, пороховой гарью и особенно жженым волосом – казалось, весь воздух вокруг пропитан этим отвратительным фимиамом.
Седьмой гулял посреди всего этого безобразия с камерой и снимал горящие грузовики с разных ракурсов. Не ручаюсь за точность восприятия, но мне показалось, что ему это занятие нравится.
Люди Филина грузили в подъехавший сзади «Паджеро» обитателей джипа. Сохранить удалось четверых, и все они, кроме одного, были ранены.
Единственный из всех, кто уцелел, был Яныч. На щеке у него чернела чужая кровь, во взоре сумасшествие – похоже, он никак не мог поверить, что все это с ним случилось. Слишком мало времени прошло: две минуты назад они спокойно ехали на операцию, вдруг – бац! И все, кроме четверых, организованно умерли.
Филин заботливо вытер кровь на щеке Яныча и ощупал его: вроде бы цел и невредим.
– Золотой ты мой! – голос Филина был насыщен неподдельной нежностью. – Бриллиантовый!
Бойцы Филина закончили погрузку раненых, посадили в «Паджеро» и Яныча – и повезли всех в совхоз.
Трофейный джип для сиюминутного использования был негоден: оказалось, что у него продырявлены шины, причем варварски – не просто прострелены, а буквально порваны. Тем, кто не влез, пришлось бежать пешком.
Федя вручил мне пулемет и тоже припустил следом, бросив через плечо:
– Тебя Ленка подберет. Пулемет не бросай, отдать надо!
Я оглянулся: да, со стороны станицы по проселку к месту побоища ехал Федин «жигуль». А за ним, на значительном удалении, пылили «ЗИЛы» – это подтягивался казачий резерв.
Вовремя. Как раз самая тяжелая работа осталась: рассортировать трофеи да трупы убрать...
* * *
Вешали на крылечке административного здания.
Более удобного места здесь не нашлось.
Руководил подготовительными работами Седьмой. Он вымеривал длину веревок, подгонял каждому по росту, вязал петли и скрупулезно производил имитацию: вставал на длинную лавку, поставленную у крыльца, и, зачем-то сунув голову в петлю, затягивал ее у себя на шее.
Похоже, Седьмой был недоволен веревками, он рассматривал их с каким-то сожалением и даже разочарованием. Суть реакции я не понял, веревки, на мой взгляд, были что надо: тонкие капроновые шнуры, скользкие и очень прочные, легко выдержат тонну.
– А это обязательно? – спросил я у Филина.
– Не знаю, – Филин индифферентно пожал плечами. – Заказ был такой: это у нас программа-максимум.
– А минимум?
– Всех убить, и – речь на фоне трупов. Ну, это если не удалось бы никого сохранить.
– И что, это работает? – я кивнул на петли. – Я имею в виду, эффект последействия?
– Мы уже так делали, – Филин опять пожал плечами. – Если ты имеешь в виду воспитательный эффект или устрашающий – я ничего такого не замечал.
– В смысле?
– Да им по хрену все, – Филин показал в сторону пленных. – Как занимались, так и продолжают.
– Ну а какой смысл тогда?
– Вожди считают, что это мощная акция устрашения. Мусульманин, повешенный за шею, никогда не попадет в рай, позорная смерть и так далее.
– А на самом деле это не так?
– Ну, Седьмой говорит, что да – позорная смерть. Но я тебе сказал: им это все до лампочки.
– Кстати... Вот Седьмой возится со всем этим...