Купив билет на московский поезд, убывающий в 14.30, Иван уложил «дипломат» с нехитрыми пожитками в камеру хранения и, чтобы как-то убить время, отправился гулять по городу. Башку «дяде» он не открутил — послушался Руслана.
О том, что случилось с самим Русланом, он не знал, хотя ночью сквозь сон слышал какие-то крики в поселке. Бабинов, где-то блуждавший почти всю ночь, приехал под утро разбитый и злой, сказал, что гулянка не удалась. Якобы к телкам, у которых они гуляли, приперлись какие-то ухажеры, начались длительные пьяные разборки, которые в конечном итоге закономерно трансформировались в безобразную драку, а в довершение всех бед у кого-то по соседству загорелся сарай. На внезапно возникшее у Ивана желание убыть к месту службы «дядя» отреагировал болезненно, но «племянник» напомнил, что истекает срок отпуска, опаздывать никак нельзя, и Бабинов, слегка пожурив «родственника» за неблагодарность, отстегнул ему с барского плеча три тысячи новыми рублями, а также почти новый «дипломат». Провожать не поехал — сославшись на какие-то срочные дела, выпил чашку кофе и укатил в город, пообещав прислать машину.
— А как же психи? — удивился Иван, не заметив нигде давешних двоих «шкафчиков» с тупыми рожами.
Бабинов некоторое время изучающе смотрел на «племянника», затем пожал плечами и буркнул:
— А я их отправил обратно, — не потрудившись объяснить, на чем и когда отправил…
Достопримечательностей в городе было немного. Точнее, они практически отсутствовали, если не считать достопримечательностью изрядное скопление мусора в тех местах, где даже в российских городах подобного типа его обычно периодически убирают. Зато была «зона отдыха»: много заброшенных скверов, загаженных большими неприятными птицами и забытых как городской администрацией, так и приличными людьми. В этих скверах по вечерам собиралось так называемое «отребье», в застойные годы именуемое «советской молодежью».
Данное шаткое составляющее социальной структуры общества в темное время суток в этих самых сквериках занималось зачатием очередного поколения даунов и дегенератов, глушило спиртное, курило черт знает что и хуже, отравляя сознание окружающих немузыкальными криками, в коих сквозила беспросветная тоска по иного рода развлечениям, недоступным для бывшей «советской молодежи».
А днем там не было никого, кроме редких представителей другого, не менее архаичного сословия, которые трясущимися руками разливали по замусоленным стаканам добытое с утра для утоления вчерашней жажды. Остальные представители различных сословных прослоек в «зоне отдыха» не появлялись.
После недолгого раздумья Иван направился именно туда, чтобы побродить в одиночестве на свежем воздухе и поразмышлять без риска встретиться с товарищами, которых он видеть не желал. Прощание с «дядей» воину не понравилось. Насчет «психов», невесть куда пропавших, он, по-видимому, спросил зря — в прощальным взгляде «дяди» можно было прочитать плохо скрытую угрозу.
Иван до сих пор не верил, что его отпустили просто так. Агент сказал, что эти господа, желая подстраховаться, могут вторично стерилизовать его память. И хотя, если верить агенту, процедура это совершенно безболезненная, Ивану почему-то страшно не хотелось, чтобы кто-то его «стерилизовал». Не нравилось ему это слово — пахло от него бессонными госпитальными ночами, криками раненых и хирургическими инструментами…
Иван перелез через оградку с выломанными штакетинами и медленно побрел по длиннющей асфальтированной аллее, заваленной мусором. Итак, задача № 1: убраться побыстрее в милый солдатскому сердцу Новочеркасск, пока «дядечка» со своим покровителем не озаботились навести порядок в его многострадальном черепе. В Новочеркасске его ни одна сволочь не достанет — пусть попробуют подойти к их общаге на расстояние наиболее действительного огня из автомата и посмотрят, что из этого получится! Задача № 2… Впрочем, для того чтобы перейти к ней, нужно успешно выполнить задачу № 1. И главное — чтобы агенту повезло. Потому что, если агенту не повезет, произойдет весьма занятная история. Занятная потому, что Ивану никто не поверит, буде ему вдруг в голову взбредет искать правду — даже при поддержке сыщика Андрея, который, кстати, неведомо куда запропастился. Кто поверит, что в областном центре орудует банда маньяков, у которой в руках практически все рычаги управления. Да, орудует и творит все, что им заблагорассудится. Никто и не почешется. У всех свои проблемы: семья, дом, дача, машина, невыплаченные долги, ревнивые любовницы, склонные к разложению дети…
Иван перебрался еще через один заборчик и пошлепал по следующей бесконечной аллее, в конце которой мрачно возвышалась какая-то каменная скульптура.
А вообще-то, на его взгляд, очень уж это похоже на репетицию.
Маленький макет большой психологической войны. Или психической… Психотронной, психотропной, психогенной… Хотя в принципе это даже войной-то назвать по большому счету нельзя. Все делают то, что надо этой гниде Пульману. И даже не подозревают об этом. Пришел домой, выпил чашку кофе, получил по телефону команду, спустился этажом ниже и укокошил лучшего друга. Или брата. Вообще — кого угодно. И — обратно, домой, смотреть телевизор, спариваться с любимой женщиной, не вспоминая ни о чем. Ну очень удобно!
А если удастся увеличить масштабы? Ну хотя бы в этой, богом обделенной и без этого долбаного Пульмана стране?
Сосредоточенно размышляя, Иван некоторое время пинал подвернувшуюся под ногу банку из-под немецкого пива. Допинал до черной гранитной плиты и остановился. Банка с мягким щелчком ударилась жестяным боком о гранит, отскочив недалеко, упала на пожухлую траву. Иван поднял глаза.
Помотав головой, перевел взгляд на банку. На лице его медленно отразилась гамма эмоций: сначала тупая, жалкая улыбка, переходящая в недоумевающую гримасу, затем сердитая сосредоточенность в изломе лобных морщин, и последнее — скорбное выражение, которое бывает у человека, когда он теряет нечто особенно ценное…
Банка из-под немецкого пива, лежавшая в траве, секунду назад отскочила от гранитного основания монумента, стоявшего на центральной аллее сквера. Это был памятник жителям Ложбинска, погибшим во Второй мировой войне, которую у нас принято именовать Великой Отечественной.
А вон и табличка «Сквер героев войны»… Этот сквер давненько не убирался, — видимо, городской администрацией так и не были найдены средства на наведение порядка.
Суровый гранитный солдат сиротливо торчал на грязной, забитой мусором пустынной аллее, понуро уставившись на свой автомат, который сжимали сильные жилистые руки. Его непокрытую голову украшало громадное сероватое пятно с потеками, которое оставили разнокалиберные представители птичьего племени.
Иван постоял немного рядом, на миг забыв о своих проблемах, силясь разобраться во внезапно нахлынувших чувствах. Почему-то стало жалко себя — не гранитного солдата, не кого-нибудь другого, несправедливо обиженного, а именно себя. Горячий комок подступил к горлу. Стиснув зубы, он несколько раз стукнул кулаком по раскрытой ладони, сильно стукнул, так, что стало больно. Потом поднял банку из-под пива, размахнувшись забросил ее подальше от солдата и, не оглядываясь, быстро пошел прочь, глухо бормоча невнятные ругательства. Если бы попался кто сейчас с толстой рожей да в хорошем прикиде — набил бы лицо и, возможно, ногами… Колокол в местном кремле пробил час. Занятый своими сумбурными рассуждениями, Иван не заметил, как выбрался из зоны отдыха и подошел к корпусу мединститута с тыльной стороны.