В ожидании Каховского я тоже отдыхать не собирался. Перво-наперво я мысленно прикинул, какова может быть траектория пули, сделал две поправки и отправился ее искать. Удивительно, но нашел очень быстро. Кусочек свинца неглубоко застрял в стволе березы – метрах в пяти от моего пенька. Карманным ножиком я отковырял пулю. Была улика и сплыла.
Оставалось разделаться с мобильником. Кабы не сегодняшний форс-мажор, я спокойно отдал бы телефон нашим экспертам: никакую информацию нельзя стереть совсем. Что-то да останется. Однако нынче мне гораздо важнее запутать следы. Выбросишь аккумулятор – родишь ненужные подозрения в чьей-нибудь голове. Лучше просто отключить коробочку и отправить ее подальше в путь. Система JPS, если ее вдруг задействуют, увидит движение. Это успокаивает. Почему-то многие верят, что раз нечто двигается – значит оно обязательно живое. Смех да и только.
Я прошел сквозь насаждения, вылез к изгибу трассы, где положено сбрасывать скорость, и поискал глазами подходящий грузовик. Этот хорош, но местный. Этот – с тверскими номерами, но лесовоз; мобильник возьмет да и провалится между бревнами на дорогу. А вот этот – в самый раз. Липецкий номер плюс песок в кузове, и направление подходящее. Отлично. Ему и сделаем подарочек. Пока песковоз неторопливо вписывался в поворот, я на обочине изображал сумасшедшего физкультурника, который решил размяться на краю трассы. И-раз – руки в стороны. И-два – руки вверх. И-три – руки опять в стороны. Мобильничек маленький. В какой момент он вылетит из ладони и плюхнется в песок, и не углядишь.
Теперь следовало позаботиться о близких. Раз мой адрес известен, дома лучше никому не светиться. Члены семьи – потенциальные заложники, даже если ты не президент страны, а простой капитан ФСБ. Ленка с Анькой издавна усвоили, что в папиной работе есть плюсы – вроде неплохой зарплаты, – но есть и досадные минусы: иногда с главой семьи спорить нельзя, а надо четко выполнять его указания. За последние пять лет моим чадам-домочадцам трижды приходилось срываться с места и отсиживаться вне дома.
Я вернулся к своему пню, прикрыл от автошума одно ухо и набрал номер сотового жены. Город Клин попадал в зону моего оператора.
– Привет, Лен, это Макс, – сказал я, когда жена ответила. – У меня к тебе просьба. Купи нам кильку в томате.
«Килька» была условным сигналом. Ни я, ни супруга, ни дочь терпеть ее не могли. Значит, перепутать невозможно.
– Сколько банок? – со вздохом спросила Ленка.
– Одну, а лучше две, – ответил я и отключился.
Аньке я звонить не стал, чтобы не отрывать ее от урока. А просто отправил ей эсэмэску: «2 кильки. Папа». На день-два жена укроется у школьной подружки, Веры Яковлевой, чьим адресом и фамилией по мужу я, на всякий случай, не интересуюсь. У Аньки тоже есть подружка, в Бескудниково. Про нее я вообще знаю только имя – Света. И что она живет с мамой и папой. Мне этого хватает.
Из-за деревьев глухо просигналили. Каховский подогнал трофейный «Форд» как можно ближе, но метров пятьдесят, от опушки до багажника, нам пришлось протащить тело вручную. Не скажу, что это было приятное занятие. Кусок брезента, найденный в «Форде», был куц, грязные ботинки трупа упирались олигарху то в бок, то в живот, но взяться со стороны головы Сергей отказался наотрез. На лице его вновь началась борьба розового цвета с зеленым.
– Вот видите, все утряслось, – подбодрил я Каховского, когда мы захлопнули багажник. – Теперь машину можно смело отогнать на автостоянку. Сутки выстоит без проблем, а нам больше не надо… Вы, кстати, салон осмотрели? Как там в смысле документов?
Документы и приличных размеров комок денег нашлись в бардачке. Паспорт с водительскими правами были выписаны на имя Константина Иванова. Лицо с фотографий я мог встречать в жизни раз сто, а мог ни разу: оно имело столько же особых примет, сколько и фамилия, – могу поспорить на что угодно, ненастоящая.
Каховский спорить со мной не пожелал. Лишь хмуро заметил, что сам он свои статьи в «Бизнес-новостях» тоже подписывает Ивановым. Я чуть было не брякнул в ответ, что, живи мы в мексиканском сериале, оба Иванова в конце могли бы оказаться родными братьями. Но, подумав, промолчал.
Кроме документов и денег, в бардачке обнаружился еще старенький собачий ошейник. От этой мирной находки мне стало не по себе. Вроде ничего особенного: мало ли у кого и мало ли зачем может лежать ошейник! Любимая Жучка, допустим, сдохла, а память осталась. Или еще что-нибудь. Вовсе не обязательно мертвому водителю «Форда» иметь хоть какое-то отношение к Фокину-Собаководу. Да и среди подозрительных фигурантов, найденных в Info, его, по-моему, не было… Но лучше зря не рисковать.
– Вот что, Сергей, – сказал я. – Вечером нам все равно ехать в Жуковку, а пока в городскую квариру лучше вам не возвращаться. Как и мне. Мы очень мало знаем о Фокине и его подручных псах. Что-то слишком долго нам везет. А везение не бывает вечным.
– Да уж, пожалуй, – согласился Каховский. По выражению его лица я смекнул, что думает он о чем-то своем. – Кстати, Макс, а вам не приходит в голову, почему я так быстро поверил этой сумасшедшей истории – про пленного президента и его детей?.. про кетамин, про заговор музыканта с собаководом и тэ дэ?..
Это был хороший вопрос. Олигарх и впрямь не стучал пальцем по лбу, не таращил глаза, а въехал в тему с полуслова. Но его ускоренную реакцию я тогда списал на стресс после выстрела.
– Вообще-то понятия не имею, – признался я. – Сам удивлен. Меня, например, смог убедить только генсек ООН. Я уж боялся, что и вас к нему придется везти для подтверждения моих слов. Василий Павлович в нашей команде – что-то вроде главного ответственного за базар. Ему верят по должности… А ведь правда, почему вы так легко мне поверили? Я был так красноречив и убедителен?
Каховский помотал головой.
– Вовсе нет, – печально усмехнулся он. – Не обольщайтесь, Макс, вы не Цицерон. Дело в другом. То, что вы мне наплели, настолько нелепо, и безумно, и невероятно… что, наверное, это похоже на правду. Вы знаете, я сам ломаю голову, что же у нас за фигня творится. Анализирую, прикидываю и так, и эдак. И получается, что из всех возможных объяснений ваше бредовое – самое логичное.
Как это я выразился? Бредовое – самое логичное? Именно. Попал в точку. Пока шла вся эта заваруха с «Пластиксом» и с моим идиотским судебным процессом, меня не покидало чувство нереальности происходящего. Какого-то дикого цветного сна. Очень яркого глюка. Тяжелого обморочного кошмара, из-под которого я выкарабкиваюсь, но никак не могу выкарабкаться.
Даже когда на меня в первый раз надели наручники и телевизор стал плеваться ядовитой ненавистью, даже когда инфляция пустилась галопом, а люди, властью поставленные приумножать, кинулись не делить, но прямо-таки дробить на атомы, – я каждую секунду готовил себя к тому, что вот-вот сон кончится. И будет, как в фильме «Игра». Распахнется дверь моей камеры в Бутырке, вбегут улыбчивые парни с телекамерами и блицами, появятся букеты цветов, Кристина Орбакайте с Глашей Колчак, шампанское, и очень знакомая глянцевая телефизиономия под звуки туша объявит мне: «Сергей Михайлович, с вами программа “Веселая обдурилка”! Вас обманули, все было понарошку!» И прежде чем я, с громадным облегчением и страшной злостью одновременно, дотянусь кулаком до ускользающего глянца, в дверях покажутся президент Волин, Генпрокурор, толстый гособвинитель, Звяга с Суской, Береза, Петя Кайль, Айдашов и прочие, знакомые и незнакомые. И Волин скажет: «Ну не сердитесь, Сергей, пожалуйста! Мы увидели, что вы совсем закисли на работе, и решили устроить вам встряску. Но и вы тоже хороши – купились на такую дребедень! Ну как вы могли поверить, что все это взаправду? Вот, гляньте на биржевые сводки – все о’кей. Акции “Пластикса” идут в гору. Вы заработали еще два миллиарда. Надевайте смокинг, мой самолет уже под парами, мы летим на саммит в Швейцарию…»