В 23.00 охотник-любитель уже сидел на одном из пригородных холмов, в раскидистых кустах, и настраивал свой подслушивающий аппарат, направив микрофон на усадьбу Улюмова. Усадьба располагалась в крайнем ряду новорусских новостроек, отстояла от холма метров на двести и являла собой прекрасный объект для наблюдения.
Было довольно прохладно – с наступлением темноты дневной зной уступил место влажному воздушному фронту, ощутимо наступающему с северо-запада. Григорий Васильевич зябко поежился, докрутил струбцину установленного на треножнике микрофона, надел наушники и принялся изучать расположение бандитского подворья.
Дом состоял из трех этажей – двух полноценных и цокольного, полуподвального. В нижнем этаже окна были видны примерно на треть – двухметровый каменный забор затруднял наблюдение. Тем не менее выбранное место позволяло довольно сносно видеть то, что творится в полуподвальном помещении, в одной из комнат, два окна которой были обращены к холму.
В просторной комнате без обоев и каких-либо следов благоустройства виднелись от макушки до пупка выявленные накануне Рудиным двое негодяев. Ярко горела лампа дневного света, негодяи сидели на стульях в паре метров друг от друга, руки у них были связаны за спиной, а на лицах можно было заметить следы свежих побоев.
– Дознаватели фуевы, – неодобрительно пробормотал Григорий Васильевич, – и неймется вам? Сказано же было – приедет Саша Рубец, тогда и приступим…
Сняв наушники, Григорий Васильевич прислушался к окружающей его густой тишине, изредка разбавляемой лаем собак, охраняющих богатые усадьбы, и потащил из кармана фляжку с текилой. Слушать пока тоже было нечего: пленники молчали, свесив головы на грудь, у распахнутого настежь окна сидели трое «быков» Улюма и, судя по характерным жестам и скупым фразам специфического характера, вяло резались в «буру».
Толхаев взял ночной прибор и обозрел окрестности. Неровные линии кустов на соседствующих холмах отвечали густой чернотой – ни малейшего намека на постороннее присутствие. Если кто-то появится слева или справа, в прибор будет отчетливо виден силуэт ночного гостя. А если он притащит с собой оружие, придется убавлять мощность – отраженный от металла лунный свет будет резать глаза наблюдателя.
– Хороша чертовка! – довольно крякнул Толхаев, пригубив текилы и, любовно огладив прибор, положил его рядом.
Направив бинокль на усадьбу, Григорий Васильевич суетливо натянул наушники и прибавил громкость – один из «быков» что-то говорил, обращаясь к пленникам.
– … изображать? Может, поколетесь, пацаны? Я отвечаю: когда Рубец за вас возьмется, меня тошнить начнет. Пару раз видал, как он работает, до сих пор мурашки по коже… – предложила одна квадратная голова. – Все равно ведь расколетесь, когда Рубец займется вами, – на пятой минуте расколетесь, бля буду! Ну вы че, в натуре, не врубаетесь, что ли?
Пленники не отвечали – приподняли головы и тоскливо смотрели на охранников.
– Все равно уже ясно, что вы Жеку отпидарасили, – убежденно вступила вторая квадратная голова у окна. – Собака вас вычислила, анализ совпадает… Нам-то по херу – Жека не наш пацан. Поколитесь, сдайте, кто организовал, – и дуйте на все четыре! Не наш пацан – нам по барабану. Мочить вас никто за такое фуфло не собирается – отвечаю…
Пленники молчали. Головы у окна выдвинули еще несколько предложений схожего характера и, утратив интерес к задержанным, опять занялись игрой.
– Ага, они совсем дурные – все бросили и раскололись, – язвительно пробормотал Григорий Васильевич, снимая наушники. – Однако когда Рубец за дело возьмется, вам все равно придется сдаться. Если до того момента ничего не случится…
Подъехав по узкой шоссейке к холмам с тыльной стороны, Рудин загнал «уазик» в кусты и кошачьим шагом двинулся вдоль обочины, забирая вправо. Пройдя метров тридцать, он неожиданно напоролся на брошенный у обочины автомобиль и с удивлением узнал в нем «Форд» Толхаева.
– Однако! – пробормотал Рудин, озираясь по сторонам, в тусклом свете луны кусты вокруг маячили зловещими тенями, обещавшими самые неожиданные неприятности. – А ты чего тут делаешь, друг ситный?
Углубившись в заросли, Рудин осторожно продрался сквозь ветвистый заслон и приставными шагами двинулся к вершине холма, замирая каждые три секунды и чутко прислушиваясь. Внезапно Ингрид, следовавшая впереди хозяина метрах в семи, легла и недовольно фыркнула. Приблизившись, Рудин лег рядом и шепнул на ухо собаке: «Ползи»!
Ингрид, виляя задом, шустро поползла вперед, показывая направление, в котором находился обнаруженный объект. Определив вектор, Рудин догнал собаку и остановил ее легким нажатием на холку.
– Пошли отсюда, – прошептал Сергей, разворачиваясь и на получетвереньках удалясь от вершины. – Места много – пойдем на соседний холмик. Пусть дядя Гриша побалуется, коль приспичило!
Обосновавшись на вершине соседнего холма, Рудин пристроил карабин и принялся наблюдать за усадьбой Улюма через оптический прицел – бинокль взять с собой он не удосужился. Отсюда подворье просматривалось не очень хорошо, но через прицел были видны головы пленников, находящихся в полуподвальном помещении. Разрешающая способность оптики позволяла рассмотреть их губы – этого Рудину было вполне достаточно.
Узконаправленный микрофон Сергею не требовался – он умел читать по губам. Лет десять назад Рудин получил сильнейшую контузию и на некоторое время лишился слуха. В госпитале работал сурдопереводчик, который за две недели обучил его нехитрому искусству невербальных коммуникаций. Через три с половиной месяца слух Рудина полностью восстановился, но опыт глухонемого остался в памяти навсегда.
– Сидит, – удовлетворенно констатировал Рудин, наведя винтовку на соседний холм и рассматривая через прицел смутно видневшийся в кустах человеческий силуэт. – Конспиратор херов – мог бы и половчее замаскироваться…
– В розыске, говоришь?! – со сдержанным ликованием процедил Григорий Васильевич, наблюдая в ночной прибор за отчетливым силуэтом, возникшим на соседнем холме. – Однако могла бы и половчее замаскироваться – видно тебя… Специалист высшей категории – тоже мне!
Мощность прибора он убавил – силуэт на соседнем холме светился бликами, испускаемыми сталью оружия. Подкрутив настройку, Толхаев замер, сверкнула оптика, видимо, в его сторону повернули ствол.
– Нечего озираться – работай давай, – еле слышно вымолвил он, чувствуя, как по спине ползет нехороший холодок страха: а ну как заметит да пульнет сдуру? Но силуэт занял исходное положение, направив ствол на усадьбу.
– Ну то-то же, – облегченно вздохнул Толхаев, отвинчивая пробку на плоской фляжке. – Смотреть вы все горазды – работать некому!
В 23.45 обстановка в подвальном помещении изменилась. Рядом с пленниками возникла верхняя половина Саши Рубца, который, поздоровкавшись с охранниками, заявил:
– Даю пять минут на думки, хлопчики. Потом начинаю работать. Время пошло.
Верхняя половина Рубца согнулась – в бинокль Григорий Васильевич мог различить только спину, микрофон передавал позвякивание каких-то железяк. Судя по всему, палач наклонился над столом, раскладывая инструмент.