— У вас не нашлось пятьдесят рублей? — ернически всплеснула руками Надя. — У нас отлично работает такси. И совсем недорого — по столичным меркам.
— И то правда, — Альберт пропустил мимо ушей скрытую иронию, уже вовсю купаясь во вдруг образовавшейся перспективе реализации своих потаенных мечтаний. — Где все?
— Кого вы имеете в виду?
— Ну — мать, Войтов…
— Нина Павловна — в «ракушке», — Надя резко сбавила тон, опустила глаза, губы дрогнули предательски. Любит хозяйку? Это хорошо. Значит, и сынка хозяйкина тоже должна залюбить — плоть от плоти, как-никак… — А Иван Иваныч… Вот как уехал утром из офиса — так и не появлялся больше.
— Ясно, — Альберт тоже потупил глаза, моргнул несколько раз, изыскивая в закоулках своей рациональной души хоть кусочек приличествующей случаю скорби. «Ракушкой» белогорские обзывают онкологию горбольницы. Значит, у матери — рак… Вот такая грустная история. Увы, увы — все мы смертны. Глаза поневоле остановились на Надиных туфельках. Ах, какие ножки! И попрыгаете же вы на костлявых Альбертовых плечах! Ух-х-х… А Войтов, стало быть, прячется. Или в запой ушел — от безысходной тоски. Чует, видимо, какова ему уготована участь — матерый волчище, опытный! Но — закосневший в своей типичной, стандартной манере мышления. В его голове наверняка не нашлось местечка для такой шальной идеи, как внезапное дарение холдинга благодарным наследником. Что поделаешь — тотальная конвергенция, тяжкое наследие социализма…
— Так… Вы на машине?
— На машине, — кивнула Надя. — Вы куда-то собрались?
— Вы подождите немного — я сейчас быстренько приму душ, и вы меня к матери отвезете, — мужественно заявил Альберт, надеясь получить аргументированное возражение — время-то позднее, куда, на ночь глядя, в больницу?!
— Не велено, — не замедлил поступить аргумент. — Это — завтра.
— Вот те раз! — удивился Альберт. — И кем же это не велено?
— Ниной Павловной не велено, — строго сказала Надя. — Сказали — завтра, к одиннадцати. До одиннадцати — процедуры.
— Так она что — не…
— Нина Павловна в здравом уме и твердой памяти, — сердито нахмурившись, поспешила сообщить Надя. — Завтра я за вами заеду в половине одиннадцатого — будьте готовы. Что-нибудь еще?
— Вы уже хотите уезжать? — встревожился Альберт.
— Хочу, — подтвердила Надя. — Я вам больше не нужна. Вы сейчас принимаете ванну, ужинаете и ложитесь отдыхать. Тетя Валя вас обслужит.
— Останьтесь, пожалуйста, еще нанемного! — взмолился Альберт. — Поужинайте со мной. Вы не представляете себе, как это… как это… в общем — прилететь вечером в город детства, где тебя никто не встречает, прийти в свой дом, в котором тебя никто не ждет…
— Хорошо, — без особого энтузиазма согласилась Надя. — Только ненадолго, а то муж расстроится.
— У вас — муж? — озабоченно вскинул бровь Альберт.
— Я похожа на женщину, на которой нельзя жениться?
— Нет-нет, что вы, что вы! — Альберт отчего-то покраснел. — Напротив, вы очень даже… Гхм… Вы очень хорошо выглядите.
— Спасибо, — дежурно улыбнулась Надя. — А сейчас быстро мойте руки — и к столу…
Ужинали втроем: домохозяйка тетя Валя, служившая Пручаевым лет пятнадцать, являлась чуть ли не членом семьи, и выпроваживать ее было как-то неудобно, хотя Альберт предпочел бы остаться с Надей наедине — глядишь, что-нибудь бы да и получилось.
— А как у нас дела на рынке недвижимости? — мимоходом поинтересовался Альберт, воздав должное кулинарному искусству тети Вали и выслушав от нее кучу последних новостей местного значения.
— А что именно вас интересует? — уточнила Надя, в третий раз выразительно глянув на часы — пора, мол, и честь знать!
— Ну, сколько, к примеру, сейчас будет стоить такой дом, как наш? — легкомысленно подставился Альберт. — Или наша дача на Белой?
— А вы, никак, все продавать собрались? — тяжело глядя на сотрапезника, спросила Надя. — Не рановато ли?
— Да нет — просто поинтересовался, — запоздало спохватился Альберт. — Просто… ну, давайте будем называть вещи своими именами: если вдруг что… если случится это, я в этом доме не останусь. Он постоянно будет мне напоминать о родителях… которых нет. Понимаете?
— Понимаю, — ледяным тоном ответила Надя. Тетя Валя тяжело вздохнула и отвернулась к окну, задрожав подбородком. — Рановато вы… об этом.
— Может, и рановато, — покладисто кивнул Альберт. — У меня сейчас смятение мыслей — вы должны понимать… Но вы не думайте — я вас не оставлю. Тетю Валю заберу домработницей — ей переквалифицироваться уже поздновато, а вы, Надя… вы будете моим личным секретарем. Для вас ничего не изменится…
— Ну спасибо — утешили, — Надя, зло усмехнувшись уголком рта, встала из-за стола и направилась к выходу. — Век не забудем вашу доброту. Спасибо за ужин, теть Валь, — все было очень вкусно…
— Я что-то не так сказал? — обескураженно промямлил Альберт, поспешая вслед за дамой — не удержать, так хоть реабилитироваться частично. Вот так расположил к себе, вот так «законтачил»! — Если вам показалось что-то режущим слух, вы должны меня извинить — у меня сейчас такое состояние…
— Все нормально, — бросила Надя, выдергивая из гардероба свою сумочку и вешая через руку плащ. — Вы меня не провожайте, я сама. Завтра — в половине одиннадцатого. Не проспите, пожалуйста…
…Ночь прошла отвратительно. В чистом воздухе элитного «спального» района катастрофически не хватало родных московских ароматов бензина и горелого асфальта, мертвая тишина непривычно давила на неподготовленный слух молодого человека, более приспособленный к непрекращающемуся грохоту проездной улицы и разнообразным мелким шумам многоквартирного дома. Стараясь отвлечься и заодно продуктивно попользоваться свежими впечатлениями, наш умелец рукодельный почти всю ночь напролет моделировал разнообразные пикантные ситуации с суровой секретарькой Наденькой — от жестокого изнасилования, сопровождавшегося дикими воплями и рычанием, до самых изощренных и фантастических ласк, каковые, несомненно, украсили бы совокупную коллекцию ухищрений франко-индуистских эротоманов.
В результате этой дрянной ночи было семикратно испачкано банное полотенце — пришлось замочить [23] во время утреннего туалета, завтрак был съеден без обычного аппетита, и к половине одиннадцатого, когда к усадьбе подъехала виртуально изнасилованная и заласканная Надя, Альберт, сам того не желая, чувствовал себя примерно, как и подобает скорбящему сыну, проплакавшему всю ночь напролет и посеревшему от горькой бессонницы…
В фойе «ракушки» их ждали. Войтов с двумя рослыми бодигардами, дама за пятьдесят со старомодной прической и солидным портфелем и симпатичная худенькая девушка небольшого росточка — в деловом костюме и с ноутбуком под мышкой.