— Н-не по-онял… — выдавил наконец Директор, отказываясь верить своим ушам. — Ну-ка, еще разок… Пообщаемся?
— Отчего же нет? — опять раззявил рот комковатый. — Я ж сказал — сколько угодно!
Комковатый носитель белого плаща мог быть кем угодно, но только не шантажистом. Март обладал прекрасным слухом и ошибиться не мог. У шантажиста был совершенно другой голос.
Со стоном выдернув из-под ног комковатого чехол, Март рывком раскрыл его. Чехол зиял пустым нутром, можно было не раскрывать — и так видно. Директор бесцеремонно завладел телефоном, зажатым в руке лжешантажиста, и в ярости хлобыстнул его об асфальт. «Кенвуд» тут и рядом не лежал — это был какой-то дешевый сотовик, каких полно валяется на толкучках.
«Кенвуд» в кармане Марта залился злорадной трелью.
— Что это значит?! — прошипел Директор в трубку, даже не удосужившись поинтересоваться, кто звонит.
— Спасибо, Андрей Владимирович, все получилось как нельзя лучше! — захлебываясь от восторга, протараторил шантажист. — Вы получили свой архив — он подлинный, копий нет, так что можете расслабиться. А я остался в живых и получил свои деньги. Вы только, пожалуйста, не обижайте моего друга, хорошо? Он совершенно ни при чем здесь. Он бомж, я его нашел на вокзале, обогрел, накормил, а он милостиво согласился мне помочь за скромное вознаграждение.
— Но как?! — чуть не плача, воскликнул Март. — Как ты это сделал?!
— А просто! — весело прокричал шантажист. — Очень просто. Я, видите ли, много лет со стороны изучал историю людских отношений. Я в некотором роде психолог. Знаю, на какие струнки человеческой души нужно надавить. Уговорить его не составило никакого…
— Деньги! Как ты забрал деньги?! Твой бомж мне до п…ды!!!
— А-а-а, деньги… — шантажист хмыкнул. — Ну, это тоже было несложно. Тут главное — математический расчет. Мой друг переложил пакет с деньгами в точно такой же чехол для спиннинга. И ногами отпинал его к парапету, когда ходил отправлять естественную надобность. Точнее, имитировать ее отправление. Там, в парапете — вы наверняка заметили, ажурная решетка, отстоящая от бетона сантиметров на тридцать. Он ногами пропихнул через отверстие чехол — мы тренировались накануне. А я стоял в четырехстах метрах ниже по течению, ближе к докам. Там как раз излучина, все прибивает к берегу… Да, ваш телефон я не верну — обманул, обманул… Вы не шибко сердитесь?
Март что-то неразборчиво хрюкнул в трубку — спазм вдруг сдавил горло.
— Ну вот и прекрасно! — жизнерадостно вскричал шантажист. — Прощайте! — и отключился.
— Ты теперь меня замочишь? — деловито поинтересовался бомж. — Если замочишь, предупреди — я помолиться хочу. Мне все равно, помирать или нет, — но я в бога верую. Мне помирать не страшно — Серега мне все рассказал. То, что вы отняли деньги у детского дома и убили заведующего. Ну а теперь мы вас наказали. Поделом вам, опричникам, — не все вы у народа…
— Во-о-он!!! — заорал Март, выкатив от напряжения белки. — Вон отсюда, несчастный!!!
— А и пойду, — не заставил себя уговаривать бомж и, спешно выпроставшись из салона, припустил к дороге, бормоча на ходу:
— Оно, конечно, помирать не страшно, но пожить тоже хотелось бы…
— Я что-то не понял, — возник откуда-то запыхавшийся Рекс — видимо, бежал от павильона, почуяв неладное. — У нас тут какие-то проблемы?
— Проблемы? — тихо переспросил Март, не поднимая глаз на боевого брата. — Если это так называется, тогда я — Жан Поль Бельмондо. Это не проблемы, братишка. Это просто жопа. Полная и беспросветная. Без единого проблеска…
* * *
— По-большому сейчас сходите или позже? Толхаев хотел было возмутиться: едва посуду убрать успела, а уже такие вопросы. Зазор должен быть или как? И вообще, что-то сегодня Нинель заносит: когда зашла кормить, без спросу потянулась окно раскрывать, сквозняк хотела устроить — пришлось рявкнуть, чтобы привести ее в чувство.
Григорий Васильевич хотел было опять рявкнуть, но вовремя опамятовался. Эта юная женщина за последние двое суток столько перенесла, что вообще удивительно, как она еще может заниматься повседневными хозяйственными делами, обо всех помнить и заботиться. Что с нею вытворяют басурмане — уму непостижимо… Господи, обидно-то как! Угол завален оружием, патронов полтора пуда, вот оно — два шага сделай и… А он лежит, как бревно, охотник потомственный, стрелок ворошиловский, мать его ети.
Испепелив ненавидящим взглядом застывшего в дверях Дилю, плотоядно щурящегося на женщину, Толхаев хотел было отрицательно мыкнуть в ответ на предложение сходить «по-большому», но в этот момент встретился взглядом с Ниной.
Женщина смотрела на него как-то по-особенному. Вместо ставшего уже привычным отсутствующего выражения в глазах ее Толхаев прочитал какой-то нездоровый азарт.
«Ни хрена себе! — подумал Григорий Васильевич. — А что бы это могло означать?»
И тут она ему подмигнула. А затем показала глазами на окно и, не надеясь на сообразительность больного, прижала руку к груди, оттопырив указательный палец в направлении окна. Стоявший за ее спиной моджахед, сами понимаете, видеть этих загадочных маневров не мог.
— Ну, д-давай, схоодим, — проскрипел Толхаев, ощутив вдруг, что его лежалый организм наполняется давно забытым теплом какого-то тревожного ожидания. Что бы это могло быть? Неужели… — Т-только окно от-ткрой, а то вонь… Вон-нючий я, мать его…
Нина метнулась к окну, распахнула его, как показалось Толхаеву, с чрезмерной резкостью — рама хлопнула о бревна, стекло зазвенело, едва не разбилось. Затем женщина зашла с левого бока, потащила из-под кровати судно и принялась производить привычную процедуру. И опять хотел было рыкнуть Толхаев: зачем слева зашла, не с руки ведь тебе! Но рассудок больного уже получил толчок в нужном направлении — без дополнительной подсказки вовремя догадался, что так задумано. Женщина намеренно встала с этой стороны, от сваленного в углу оружия ее отделяет один шаг.
— Тужьтесь, Григорий Васильевич, тужьтесь, — ласково попросила Нина. — Все у нас получится, вот увидите!
Помните рекламу банка «Империал»? Один из сюжетов: Тамерлан, когда на разборки поехал, заставил свою братву наложить большую кучу. Камней, естественно. А когда вернулся с разборняка того, от кучи осталась маленькая кучка — валили в ту неприветливую эпоху хлопцев его, аки поросят на боине. И упал Тамерлан на кучку и давай бакланить — жаль несусветная его разобрала. «…И последним шел Тамерлан. И трогал он эту кучку, и говорил с нею…» Повело, короче, авторитета.
Григорий Васильевич в тот момент неожиданно припомнил рекламный ролик. И тужился он, тужился, и мысленно, со слезами на глазах, просил прямую кишку, чтобы подарила сейчас кучу. Огромную кучу не хуже Тамерлановой, да чтоб воняла несусветно.
И знаете — получилось! Кучка вышла, разумеется, не в пример меньше Тамерлановой, но уж так воняла — волосы дыбом вставали, и не только на голове!