Перстень Екатерины Великой | Страница: 46

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Она перебрала весь свой хозяйственный инвентарь – но не нашла ничего подходящего.

Поискала на кухне, среди посуды и столовых приборов. Под руку попалась лопаточка для торта, но она оказалась слишком короткой и широкой.

Наконец Валентина вспомнила про вязальные спицы. Она изредка занималась рукоделием – разумеется, в свободное от основных обязанностей время.

Валентина загнула плоскогубцами одну спицу и в итоге получила вполне подходящий инструмент: длинный тонкий крючок. Вооружившись этим крючком, она запустила его под ванну и наконец, после нескольких неудачных попыток, вытащила перстень.

Она перевела дыхание, собралась уже отправиться на встречу, но тут взглянула на часы…

Было уже двадцать минут первого.

Время, назначенное ей незнакомкой из кафе, прошло.

Может быть, женщина все еще ждет ее?

Валентина лихорадочно заметалась по квартире. Она оделась и уже подошла к двери, но тут зазвонил ее мобильный телефон.

Она сразу же узнала голос той женщины, которая поручила ей украсть перстень.

– Ну, что же вы? – осведомилась незнакомка. – Передумали или не смогли сделать то, что обещали?

– Нет, я смогла! – торопливо проговорила Валентина. – Он… он у меня. Но я не успела к назначенному времени… меня задержали…

– Это ничего, – смягчилась незнакомка. – Главное, что он у вас. Мы встретимся завтра в то же время – от одиннадцати до двенадцати. Только уж завтра не опаздывайте…

Валентина еще хотела что-то уточнить, что-то спросить, но из трубки уже доносились короткие гудки.

Валентина пригорюнилась. До завтрашней встречи перстень нужно где-то спрятать – но где?

Она с таким трудом достала перстень из-под ванны – неужели снова прятать его туда же?

Нет, об этом не могло быть и речи! Она с отвращением вспомнила, как стояла на четвереньках, вся в пыли, и шарила под ванной, и решила подыскать более подходящее место.

Таким местом ей показался горшок с большой цветущей азалией, который стоял на подоконнике в гостиной. Валентина закопала перстень в землю и тщательно разровняла ее.

Она едва успела спрятать следы своей кражи, когда вернулись с прогулки Лидия и Павлик.

Весь день она то и дело заглядывала в гостиную, чтобы убедиться, что никто не трогает горшок с азалией.


Несколько дней спустя после неприятного инцидента на обеде с прусским посланником Петр Федорович с гвардейскими частями отправился из своей ораниенбаумской резиденции в Петергоф, чтобы перед выступлением на театр военных действий с размахом отпраздновать там Петров день, свое тезоименитство.

Государыня должна была встретить его в Петергофе.

Она уже собиралась выезжать, как вдруг в ее покои ворвался один из братьев Орловых, Алексей.

– Государыня! – воскликнул он с порога, – Пассек арестован!

Офицер Преображенского полка Петр Пассек был одним из самых активных участников заговора, и его арест мог поставить под удар все планы заговорщиков.

– Что же делать… – растерянно проговорила Екатерина.

– Немедля начинать! – решительно заявил Алексей. – Братья мои уже поднимают солдат. Выйди к ним, матушка! Гвардия тебе присягнет, и преображенцы, и измайловцы на твоей стороне. Сам командир Измайловского полка, Кирилл Григорьевич Разумовский, готов тебе присягнуть.

– Строиться! Строиться! – командовали унтер-офицеры. – Прибыла государыня!

Гвардейцы оправляли мундиры, надевали обсыпанные мукой парики и выстраивались поротно, ожидая появления императрицы.

Наконец в сопровождении группы офицеров появилась Екатерина Алексеевна.

Унтер-офицер первой роты Фрол Копытин, здоровенный детина с луженой глоткой, выпучил глаза и заорал что было сил:

– Ур-ра! Да здравствует государыня!

Его поддержали отдельные голоса, но большинство гвардейцев молчали, с любопытством разглядывая молодую женщину в шитом серебром платье для верховой езды.

Из заднего ряда первой роты донесся чей-то глумливый голос:

– А немочка-то хороша!

Ответом на это был дружный гогот.

Еще кто-то из задних рядов выкрикнул:

– А где же государь Петр Федорович? – но на него тут же прикрикнул унтер, и буян замолчал.

Зато к самому строю подошел Алексей Орлов, внимательно оглядел гвардейцев и проговорил вроде и негромко, но так, что его было слышно и в задних рядах:

– Здорово, орлы-преображенцы!

Ему ответили отдельные голоса, остальные пока молчали, выжидая, чем обернется дело.

– Вот тут кто-то спрашивал, где государь Петр Федорович. Я вам на это отвечу: государь наш со своими голштинцами в Петергофе пирует, собирается идти Данию воевать. Государю Петру Федоровичу до России нет дела, ему прусский король указ. Как Фридрих велит – так он и повернет. А сколько он русских солдат за прусские интересы положит – это ему неважно.

– Ах он, собака немецкая! – донесся из второй роты чей-то выкрик.

Орлов покосился в ту сторону и продолжил:

– А еще я вам скажу, что государь Петр Федорович сильно не любит нашу православную веру. Он хочет у нас немецкие порядки завести, пригласить из Пруссии пасторов, а церкви православные позакрывать, чтобы русскому человеку помолиться негде было. А у монастырей всю землю отобрать, монахам лбы забрить, забрать их в солдаты да вести их в Данию…

– На черта нам та Дания?! – выкрикнул тот же голос из второй роты.

– Что же это деется, братцы! – поддержал еще кто-то. – Неужто мы позволим немецким собакам позорить нашу веру?

– Постоим за веру православную! – кричали уже многие. – Не позволим немцам ее в грязь втоптать!

– А если хотите постоять за веру и за отечество, орлы-преображенцы, – продолжил Орлов, повышая голос, – если дорога вам Россия – присягните на верность государыне Екатерине Алексеевне! Она – верная защитница православной веры и Отечества…

– Это же мятеж! – закричал молодой офицер, стоявший на правом фланге третьей роты. – Мы присягали государю…

Тут же его оттащили в сторону два унтера, и недовольный офицер исчез позади строя. А Орлов выкрикнул, обводя ряды гвардейцев пылающим взором:

– Кому дорога Россия, кому дорога вера православная – присягните государыне императрице!

– Чего ей присягать-то, – пробубнил рядовой третьей роты Демьян Косой, рослый рыжий нижегородец с оттопыренными ушами. – Что муж немец, что она немка – не один ли черт? Он-то хоть мужик, а то бабе присягать – срамота!