Катя бросилась на поиски жестянки.
Кажется, она оставила ее на кухонном столе, но сейчас ее там не было.
Катя один за другим открыла шкафчики, не нашла жестянку и от безысходности заглянула даже в мусорное ведро.
Жестянка лежала там, на самом верху. Должно быть, ее выбросила аккуратистка Лидия.
Катя достала коробочку, обтерла, откинула крышку.
Да, действительно, если перечитать надпись, получается фраза, очень похожая на начало текста из тетради Муратова.
«Если хочешь этот чай в порядке удовольствие колодец выпить как следует выполнить записки старой графини тайну веер важнейшую семейную двигать надпись».
Все вместе производило впечатление бессмыслицы, однако в этой кажущейся бессмыслице просматривались отдельные вполне осмысленные куски.
Катя задержалась на последних словах – «двигать надпись».
Может быть, в них скрыт ключ к этой надписи?
Катя прижала палец к надписи на крышке и осторожно сдвинула его в сторону. Поверх жестяной крышки оказалась тонкая подвижная пластинка.
Часть надписи осталась на месте, а часть сдвинулась, закрыв некоторые слова и открыв новые. Теперь надпись стала более осмысленной:
«Если хочешь получить удовольствие от этого прекрасного чая и узнать семейную тайну старой графини, двигай надпись».
– Вот оно что! – вслух проговорила Катя.
Она вооружилась пинцетом, подцепила подвижную пластинку и вытащила ее из жестянки. Потом она наложила ее на первые строчки тетради Муратова.
Пластинка в точности совпала с мелкими бисерными строчками, и Катя прочитала:
«Если хочешь узнать важнейшую тайну нашей семьи, следует прочесть в должном порядке записки старой графини…»
Она передвинула пластинку дальше и продолжила читать:
«…записки старой графини, которые хранились в нашей семье более ста лет. Подлинник этих записок мне пришлось сжечь, дабы он не попал в неподобающие руки, но главное из них я записал, используя наш семейный шифр. В этих записях хранится ключ к великой тайне графов Бобринских, а также к значительной части семейного достояния. Если эта тетрадь попадет в чужие руки – едва ли найдется человек, который сможет прочесть эти записи. Однако, даже если таковой найдется, пользы от этого ему будет немного, ибо, чтобы проникнуть в тайник старой графини, нужно иметь не только записи, но еще и наш фамильный перстень, дар Екатерины Великой нашему предку Алексею Григорьевичу, первому из графов Бобринских. Без этого перстня проникнуть в тайник невозможно, перстень же хранится в нашей семье, как зеница ока…»
– Выходит, старуха не выдумала! – проговорила Катя, на секунду оторвавшись от чтения. – Этот перстень и правда принадлежал Екатерине Великой!
Она передвинула пластинку и продолжила чтение:
«Итак, дабы найти тайник нашего семейства, нужно спуститься в нижнюю галерею дворца, пройти через грот и войти в пасть левиафана, причинив боль его левому оку…»
– Бред какой-то! – пробормотала Катя, но продолжила читать:
«Найдя резвящихся нимф, отыщи самую юную из них и надень перстень на ее палец…»
Далее текст прерывался, затем он снова продолжился, но на этот раз речь шла об истории семьи графов Бобринских, о их родственных связях – кто из них на ком женился, с какими аристократическими семействами они состояли в родстве.
Все это Катю мало интересовало. Она отложила тетрадь и зевнула.
Павлик крепко спал, Катя проверила замки на дверях и вспомнила, что хотела поговорить с частным детективом Карповым. Нужно спросить, не возьмется ли он расследовать дело мужа, потому что на адвоката надежды не было почти никакой, единственное, что сумел он сделать, – это перевести Петра в приличную камеру на трех человек, а не на двадцать, как раньше. Майор Каховский, которому Катя ничем не помогла, потерял к ней всяческий интерес и по телефону разговаривал сухо.
Катя позвонила Карпову, но телефон не отвечал, тогда она оставила сообщение и наконец легла.
И проснулась на рассвете от плача своего сына. Павлик стоял возле ее кровати и звал ее: мама, мама!
Катя включила ночник и испугалась – ребенок был весь красный, просто горел. Градусник показал температуру тридцать восемь и пять.
– Что болит, милый? – Катя прижала Павлика к себе.
Выяснилось, что болит горло, и нос отчего-то не дышит. Катя не стала ни о чем спрашивать, Павлик сам признался, что съел вчера двойную порцию мороженого. Няня дала после обеда два шарика в вазочке, а потом Павлик схитрил и выпросил у новой тети, что работает на кухне, еще три шарика, пока Лидия разговаривала по телефону.
– Ты видишь теперь, к чему приводят твои хитрости? – спросила Катя строго.
Однако долго воспитывать ребенка было некогда, нужно лечить. Катя дала жаропонижающее, обтерла горевшее личико мокрым полотенцем, приготовила кисленькое питье – в общем, проделала все нехитрые процедуры, полагающиеся в данном случае. В горло решила пока не смотреть, чтобы не расстраиваться. Если температура к утру не спадет – значит, ангина, придется вызвать врача.
Павлик заснул, когда светало, Катя прикорнула рядом в кресле.
Проснулась она от боли – от неудобного положения затекла шея. На улице стоял белый день, сегодня в окно даже светило солнце. Катя вздохнула – может, последний погожий денек этой осенью, а ребенок и гулять не пойдет. Ну да ладно, лишь бы все обошлось.
Она наскоро приняла душ, так как боялась пропустить звонок Лидии, та что-то запаздывала. Катя съела яблоко и снова взглянула на часы.
Лидия давно уже должна была прийти.
Раньше она никогда не позволяла себе опаздывать, и уж, во всяком случае, она должна была позвонить, если у нее что-то случилось и она не может прийти… Няня очень ответственно относилась к своей работе, Катя это ценила.
Катя заглянула в комнату Павлика.
Мальчик дремал, но даже на глаз видно было, что температура у него спала – лицо порозовело, румянец на щеках обычный, а не болезненный, он ровно и спокойно дышал.
Катя тихонько вышла из комнаты, чтобы не разбудить его, и вернулась к себе.
Она достала мобильный телефон и набрала номер няни, однако услышала, что телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа сети. Определенно, что-то случилось, вот ведь некстати как…
Она позвонила Карпову.
– Слушаю, – проговорил Виктор Петрович, и Катя почувствовала, что от этого невзрачного с виду человека исходит какая-то надежность, уверенность.
– Виктор Петрович, – проговорила она, – я хотела бы, чтобы вы провели собственное расследование обстоятельств гибели Ангелины Субботиной. Вы в курсе, что в нем обвиняют моего мужа?
– Разумеется, – ответил он спокойно, и Катя поразилась – есть ли что-нибудь, чего он не знает?