Произнося эти слова, она снова положила руки на стол:
— Ну, мы неплохо поработали, верно? В самом деле неплохо.
За одно посещение он получил все ответы, которые искал. Теперь оставалось уладить последнюю проблему: с фотографией Элизабет.
Он думал о ней, не прекращая, со вчерашнего дня. Не может быть и речи о том, чтобы послать портрет настоящей Элизабет Бремен, с паспорта, еще хранившегося у Марка. Прежде всего, ему не хотелось еще больше впутывать в историю эту шведку, которая, как он надеялся, уже вернулась домой. К тому же ее лицо, квадратное, как булыжник, вряд ли соответствовало вкусам Реверди.
Надо было придумать что-то другое, и у Марка уже появилась идея.
Тем более что он находился в двух шагах от нужного места.
— Размытость — единственный способ запечатлеть красоту.
Великан достал пленку и прикусил ее кончик, чтобы пометить. Потом вставил в аппарат новую кассету.
— Красота не имеет ничего общего с точной, сверхчеткой картинкой. Хадиджа, я толкую тебе не о внешнем виде, а о духе. По-английски это spirit, сечешь? Повернись. Нет. На три четверти. Вот так.
Ее ослепила вспышка, за которой последовал длинный свист. Хадиджа не решалась сообщить этому гиганту, что сейчас пишет диссертацию и его разглагольствования о размытости, духе и красоте так и просятся в сборник благоглупостей, посвященных эстетике. В мирке манекенщиц только и говорили, что о нем и о его размытых фотографиях, за которыми охотились все журналы и все кутюрье. Он заговорил снова, как будто отвечая на ее мысли:
— Вот поэтому мои снимки имеют успех. Даже идиоты бухгалтеры и кретинки редакторши и те видят разницу. Только нечеткая фотография может передать суть предмета. Зафиксировать нематериальное. Повернись-ка еще. Очень хорошо. Когда я подниму руку, сделаешь шаг вперед, потом вернешься на место…
В других обстоятельствах она сочла бы все это смешным. Но сейчас она находилась в гротескном мире: значит, приходилось к нему приспосабливаться. И потом, она сама захотела провести эту съемку. Она вкалывала, откладывала деньги и решила даже отложить экзамен на получение водительских прав, чтобы оплатить эти новые фотографии из своего кармана. Последние ступени к славе.
— Теперь так. Ты смотришь на меня. Когда я скажу, подвинься вправо… Давай… Хорошо… — Снова щелчок вспышки. — Как говорят буддистские философы…
Хадиджа больше не слушала. Вообще-то этот бегемот в мятой одежде ей нравился. В мире моды его, наверное, считали зверем, вырвавшимся из клетки и сумевшим избавиться от намордника. Он был толстый, грубый, совершенно неотесанный и одновременно искренний, веселый. Казалось, до этой жизни он прожил какую-то еще. К тому же за долгие месяцы он стал первым человеком, который не задал ей проникновенным голосом вопрос по поводу Ирака: «Ну а ты, как мусульманка, что об этом думаешь?»
— Теперь садись по-турецки. Вот… Супер. Внимание: голову держи прямо. По моему знаку нагибаешься вперед и… дерьмо!
Вспышка не сработала. Обращаясь к кому-то за зонтами, Венсан закричал:
— Что происходит со светом?
В ответ — тяжелая тишина. Хадиджа машинально обхватила плечи руками, словно сидела голой. На самом деле на ней было узкое платье в клетку пастельных тонов, напомнившее ей бусы из леденцов, которые она сосала в детстве.
Теперь фотограф орал, яростно нажимая кнопки на пульте дистанционного управления, выдернутом из ящика:
— Так что с этим чертовым светом? Арно! АРНО!!
Какая-то тень пришла в движение, останавливаясь у генераторов, стоявших возле юпитеров. Венсан вздохнул:
— Ладно, Хадиджа. Сделаем перерыв. Я в таких условиях работать не могу.
— Я тоже.
Это была шутка, но никто ее не услышал. Хадиджа скользнула в тень, словно в расслабляющую ванну. Глаза наконец-то смогли отдохнуть в темноте. Она обожала эту студию: большое квадратное помещение с бетонными стенами, выкрашенными в зеленоватый цвет, в глубине которого стояли только световые зонтики и высокие матерчатые экраны.
Она подошла к выключенному просмотровому столу, на котором лежали ее первые полароидные снимки. Для приличия сделала вид, будто рассматривает их. Откуда-то доносилась тихая музыка — полуэтническая, полуэлектронная.
— Выпьете чего-нибудь?
Она повернулась на голос и увидела стоявшего перед открытым холодильником коренастого мужчину. Его силуэт контрастно выделялся на фоне холодного света: широкие плечи, короткие руки. Миниатюрный борец в английской куртке и с белыми манжетами.
— Кока-колу, — ответила она.
— Лайт?
— Нет.
Мужчина заглянул в холодильник, потом подошел к ней с банкой кока-колы в одной руке и бутылкой пива в другой.
— А что, разве сахар уже не злейший враг манекенщиц?
— А я еще не манекенщица. Этим и пользуюсь.
Она делано засмеялась, беря у него из рук банку. Ей претил этот игривый тон, эта принятая в Париже ничем не оправданная легкость. Незнакомец улыбнулся, явно желая доставить ей удовольствие, потом склонился над фотографиями: первые пробные снимки, еще без косметики.
Пока он рассматривал снимки, она рассматривала его. Ей редко приходилось видеть настолько необычных людей. Рыжий и — вот ведь кошмар! — усатый. Тонкие волосы зачесаны очень гладко, так что голова напоминала блестящий леденец, и во всем его облике, благодаря клетчатой куртке с английским воротничком, чувствовалось что-то «британское», в стиле Шерлока Холмса.
Он пил пиво маленькими глотками, постоянно приглаживая волосы коротким жестом. В нем было что-то неестественное, что-то жестокое. И в то же время она, настроенная на добро, словно Мать Тереза, ощущала в нем какую-то уязвимость, какую-то рану. Ей виделись также признаки некоей зависимости, и ей это не нравилось. Этот тип сидел на наркотиках — но не на героине и не на кокаине. Тут что-то другое…
— Я не буду ничего говорить о вашей внешности, — сказал он, подняв наконец голову. — Вам уже, наверное, все сказали.
— Все, это точно.
Она изо всех сил старалась быть по-парижски непринужденной и двусмысленной, но ничего не получалось. Ее спас голос Венсана:
— Вы уже познакомились?
Он вышел из проявочной. Приблизившись своей тяжелой походкой, от которой у него в карманах что-то звенело, он выхватил из рук мужчины бутылку с пивом.
— Хадиджа Касем, — сказал он, указывая на нее горлышком. — «Будущая звезда-однодневка» нашего маленького тщеславного мирка. Кстати, она еще не знает, но все это, — он указал на студию, — для нее бесплатно. Да, моя королева: если ты согласна, мы объединяемся. Ты ничего не платишь за снимки, но уговоримся относительно будущих контрактов.
Ошеломленная Хадиджа не понимала, ловушка ли это или, наоборот, неожиданная удача. Она даже не знала, допускают ли условия ее контракта с агентством подобное соглашение, и смогла только выдохнуть: