Он снова подумал о великом отсутствующем во всей этой истории — об отце Реверди. А вдруг он еще жив? Вдруг он и был убийцей, как предполагала доктор Норман, но не убийцей, существующим только в воображении Жака, а самым что ни на есть настоящим?
Нет, к черту все гипотезы. Надо идти по намеченной дороге и следовать указаниям самого Реверди.
Ванази направилась в сад. Марк бросился за ней:
— Ваше высочество… последний вопрос
— Да?
— Вы знаете, почему Реверди интересуется бабочками?
Она резко остановилась:
— Бабочками? Кто вам сказал такое?
— Ну, я… Мне казалось, что в лесу он…
— Бабочками? Никогда в жизни. Жака интересовали пчелы.
— Пчелы?..
— Пчелы и мед. Особенно какой-то редкий мед. Я не помню, как он называется.
Картинки заплясали перед глазами Марка, ослепляя его. Аборигены, сидящие у обочины, продающие мед в баночках из-под кока-колы. Терраса Вонг-Фата, где в других банках стояла золотистая жидкость. Правда была у него перед глазами, а он не сумел ее увидеть.
«Вехи, что Парят и Множатся».
«Ищи в небе».
Пчелы.
Мед.
С трудом ворочая языком, он спросил:
— Где он покупал мед? Я имею в виду — тут, в Камбодже?
— Я не уверена… По-моему, в Ангкоре. Там живет знаменитый пчеловод. Его называют «владыкой золота».
Точки связывались между собой, образуя правильную геометрическую фигуру. Мед.
Ангкор.
Линда Кройц.
Марк поспешно распрощался с принцессой и убежал, прижимая к себе свой рюкзак. На какое-то мгновение он испытал желание перескочить через балюстраду и приземлиться прямо на бульваре.
Местный рейс на Сием-Реап.
Нервы накалены до предела.
Сорок минут в воздухе, не отрываясь от блокнота, записывая выводы. Или, скорее, гипотезы.
Убийцу притягивает мед. А в крови Перниллы Мозенсен обнаружено аномально высокое содержание сахара. Есть все основания полагать, что Реверди заставлял свои жертвы есть мед в больших количествах. Зачем? Этого Марк сказать не мог, но у него появилось предположение, что мед мог играть очистительную роль в церемониале убийцы.
Где-то на периферии сознания крутились слова Ванази о «редкости» таких людей, как Реверди. Его пантеистические речи. Мед занимал определенное место в этой вселенной. Он записал: «Не пьет кровь своих жертв. Дает им мед, чтобы очистить их, приблизить к природе. Сладкая кровь обволакивает жертву подобно околоплодной жидкости, защищающей зародыш». Ныряльщик постепенно приобретал черты «экологического убийцы».
Экологического.
И мистического.
В самой природе меда Марку виделась близость к древней религиозной поэзии, которую он хорошо изучил, когда писал свою диссертацию. Эта поэзия могла приобретать и второй, эротический смысл. Одним из величайших ее примеров была «Песнь песней». В уголке страницы Марк нацарапал цитату из этого произведения:
Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим…
Он знал наизусть этот библейский текст, изобилующий метафорами, относящимися к жидкостям: крови, вину, молоку, меду… А также к ароматам природного происхождения: мирре, лилиям, ладану… Вот и Реверди отмечал свое воссоединение с жертвой с помощью исходных, первородных элементов.
Это был акт любви.
Космическая и в то же время эротическая церемония.
Марк записал дрожащей рукой: «Узнать о физиологических процессах, связанных с медом». Сколько меда надо съесть, чтобы в крови появилось такое количество глюкозы, как у Перниллы Мозенсен? Сколько времени уйдет, чтобы съесть такое количество? Что, Реверди держал свои жертвы в плену в течение нескольких дней? Или лишь нескольких часов?
Главное, оставалось понять, почему Реверди объединял эти два понятия: «вехи» и «вечность»? Что связывало пчел с бесконечностью времени?
Говоря более определенно, у Марка появилась твердая уверенность: за этими словами скрывалась очередная жестокость. Мед использовался для какой-то изощренной пытки. Вонг-Фат, торговец насекомыми, сказал ему: «Теперь, когда я знаю, что Реверди — убийца, я догадываюсь, что он делал с девушками». Но ведь китаец не мог ничего знать о сладкой крови: в прессе об этом не сообщалось. Тем не менее он понял, какую роль играл мед в жертвоприношении. Каким же образом?
Толчок от приземления на бетонную полосу пронзил его до костей, словно смертельный луч.
Сием-Реап был логическим продолжением Пномпеня.
Во всяком случае, так показалось Марку, когда он увидел его глубокой ночью. Большие деревья с поникшими кронами; серая пыль, приобретавшая серебристый оттенок в свете фар; плоские, компактные, однообразные строения.
Доехав до центра города, он остановился в первой попавшейся гостинице. «Голден Ангкор отель». Пятнадцать долларов за ночь, включая завтрак. Кондиционер. И безупречная чистота.
Войдя в номер, Марк сразу же отметил светлые стены, новенький линолеум, запах дезинфекции. На ум пришла галерея современного искусства. С огромным вентилятором под потолком в качестве одного из экспонатов.
Чистое пространство.
Пространство для размышлений.
Все, в чем он нуждался.
Вытянувшись на постели, он снова погрузился в свои рассуждения. В голове постоянно крутились одни и те же вопросы. Но прежде всего, следует ли написать Реверди? Нет. Лучше дождаться посещения Ангкора и встречи с пчеловодом. После этого у Элизабет будет повод показать, что она сумела использовать свой второй шанс.
Он погасил свет. Его терзали разнообразные гипотезы. Например, теория о втором человеке. Ванази удалось заронить семя сомнения в его мозг. Марк не мог исключить существования сообщника.
И вновь возникала загадка, связанная с отцом. Возможно ли, что где-то существует этот преступный отец, способный оказывать решающее влияние на Реверди, сформировавший его характер или даже помогающий ему? Танцовщица королевских кровей утверждала: «Он не единственный виновник». И доктор Аланг заметил ему, в связи с видеокассетой: «Он говорит об убийстве так, словно бы был его свидетелем, а не автором». И наконец, Марк слышал, как Реверди, внезапно превратившийся в ребенка, произносит тоненьким голоском: «Прячься скорее: папа идет…»
Марк энергично потряс головой. Нет. Невозможно. Он дал себе клятву, что больше не будет возвращаться к этой абсурдной теории. Он и так уже достаточно понервничал, когда представил себе, что правой рукой Жака стал полоумный адвокат, так называемый Джимми. Нечего теперь придумывать демонического отца, идущего по его следам…