Я достал свою маленькую записную книжку из заднего кармана брюк и снова сел.
— Во-первых, Иддо что-то раскопал. Не знаю, что именно, но он не раз уверял меня, что мы скоро разбогатеем и уедем отсюда в Европу. Сначала я не придала значения его бредовым словам. Я решила, что Иддо выдумал это, просто чтобы меня порадовать.
— Когда он начал делать такие заявления?
— Кажется, в начале марта. Однажды вечером он вернулся в сильнейшем возбуждении. Обнял меня и сказал, что я могу собирать вещи. Я плюнула ему в лицо. Не люблю, когда надо мной издеваются.
— Откуда он пришел в тот вечер?
Сара пожала плечами:
— Как всегда, с болот.
— И что, Иддо не оставил никаких бумаг, никаких записей?
— Все в его птичьей лечебнице, в глубине сада. Да, вот еще что: организация «Единый мир» постоянно здесь находится. Ее сотрудники перемещаются вместе с силами Организации Объединенных Наций и работают в палестинских лагерях.
— Что они там делают?
— Лечат арабских детей, раздают продукты и лекарства. В Израиле об этой организации говорят много хорошего. И все единодушны, а это редкий случай.
Я записывал каждую мелочь. Сара посмотрела на меня, наклонив голову:
— Луи, зачем ты все это делаешь? Почему не сообщишь в полицию?
— В какую полицию? Какой страны? И о каком преступлении? У меня нет ни одного доказательства. Впрочем, один полицейский все же участвует в расследовании — Эрве Дюма. Очень странный полицейский, истинные мотивы его действий мне до сих пор непонятны. Однако на месте событий я один. Один, но готовый ко всему.
Сара вдруг взяла меня за руки, так что я даже не успел отстраниться. Я ничего не почувствовал. Ни отвращения, ни страха. Как не ощутил и нежности ее ладоней, коснувшихся моих безжизненных конечностей. Она размотала бинты и провела пальцем по длинным шрамам. На ее губах мелькнула странная улыбка, в которой сквозила явная извращенность, потом бросила на меня долгий взгляд, проникавший за покров мыслей. Этот взгляд означал, что время слов закончилось.
Стояла непроглядная тьма, но внезапно все будто озарилось солнцем. Произошло нечто грубое, жестокое, безжалостное. Найти движения стали порывистыми, поцелуи — долгими, изощренными, страстными. Тело Сары походило на мужское. Ни груди, ни бедер. Продолговатые мускулы, натянутые, как канаты. Мы не издали ни звука, сосредоточившись только на дыхании. Я ни разу не коснулся ее руками, ведь они ничего не могли мне рассказать, — зато мой язык сантиметр за сантиметром исследовал всю ее кожу. Я медленно продвигался вперед, возвращался назад, стремительно скользил по спирали, пока не достиг средоточия ее тела, пылающего, как кратер вулкана. В этот момент я выпрямился и решительно вошел в нее. Сара изогнулась, как язык пламени. Она глухо вскрикнула и вцепилась в мои плечи. Мое тело стало твердым, как сталь, я весь вытянулся, не меняя позы. Руки Сары несколько раз с силой опустились на меня, ускоряя движение наших бедер. Между нами не возникло ни нежности, ни взаимного притяжения. Нас, двух одиноких зверей, накрепко соединило дыхание смерти. Потрясение. Испуг. Уход. Острые скалы, на которых остается твоя кожа. Поцелуи, убивающие обоих. Между двумя взмахами ресниц я видел светлые волосы Сары, слипшиеся от пота, складки простыней, разорванных ее сильными пальцами, вены, пульсировавшие под ее кожей. Вдруг Сара что-то прошептала на иврите. Из ее горла вырвался хрип, в то же мгновение из меня изверглась ледяная лава. Мы замерли в неподвижности, словно ослепленные ночной тьмой и потрясенные собственной необузданностью. Ни удовольствия, ни разделенной радости. Просто два существа, боровшиеся со своей плотью, получили эгоистическое, животное удовлетворение. Эта пустота не огорчала меня. Противоборство наших чувств со временем могло стать менее агрессивным, сойти на нет и превратиться в единение. Нужно было только подождать. Эту ночь. Может быть, еще одну ночь. Чтобы любовь превратилась в удовольствие.
Прошел час. Забрезжил рассвет. Послышался голос Сары:
— Твои руки, Луи. Расскажи, что с ними случилось.
Разве я мог лгать Саре после того, что произошло? Наши лица скрывала темнота, впервые в жизни я мог без страха и стыда подробно рассказать о той трагедии.
— Я родился в Африке. В Нигере или Мали, точно не знаю. Мои родители уехали на черный континент в пятидесятые годы. Мой отец был врачом. Он лечил чернокожее население. В шестьдесят третьем году Поль и Марта Антиош перебрались в Центрально-Африканскую Республику — одну из самых отсталых стран на африканском континенте. Там они неутомимо продолжали свое дело. Мы с моим старшим братом так и росли, проводя половину времени в классах с кондиционером, а другую половину — в духоте непроходимых джунглей.
В те времена республикой управлял Давид Дако, который при всеобщем ликовании народа получил власть из рук самого Андре Мальро. Положение там было не бог весть какое, но и не катастрофическое. Во всяком случае, народ не желал смены правительства. Между тем в шестьдесят пятом году один человек решил все изменить: это был полковник Жан-Бедель Бокасса.
Он был обычным солдафоном, но единственным, кто получил унтер-офицерское звание. Кроме того, он был из одного с президентом племени мбака и приходился ему родичем. Естественно, ему и поручили возглавить армию, состоящую из одного пехотного батальона. Став начальником генерального штаба центральноафриканской армии, Бокасса начал постепенно прибирать власть к рукам. Во время торжественных парадов он расталкивал всех локтями и шел следом за Дако, оттерев министров и стуча себя кулаком в грудь, увешанную медалями. Он повсюду трезвонил о том, что власть по праву принадлежит именно ему, поскольку он старше президента. Никто не принимал его слова всерьез, поскольку его недооценивали. Все думали, что он всего лишь упрямый и мстительный пьяница. А между тем, заручившись поддержкой лейтенанта Банзы, — они смешали свою кровь, чтобы скрепить дружбу, — в конце шестьдесят пятого года Бокасса решил действовать. Если быть точным, накануне новогодних праздников.
Тридцать первого декабря в три часа дня он собрал свой батальон — несколько сот человек — и объяснил, что на вечер назначены учения. Его подчиненные удивились: им показалось странным, что маневры устраиваются накануне дня святого Сильвестра. От подобных замечаний Бокасса пришел в ярость. В семь вечера подразделения собрались в лагере Касаи. Некоторые солдаты обнаружили, что оружие заряжено боевыми, а не холостыми патронами, и попросили объяснений. Банза направил на них пистолет и приказал заткнуться. Все к чему-то готовились. В Банги уже начинался праздник.
Представь себе такую картину, Сара. В этом городе, где дома вылеплены из красной глины, где почти нет освещения, где полно заброшенных строений, заиграла музыка, и спиртное полилось рекой. Сторонники президента в жандармерии ни о чем не догадывались. Они танцевали, пили, веселились. В восемь тридцать Бокасса и Банза заманили в ловушку начальника бригады Анри Изамо. Тот без сопровождающих пришел в другой стратегический пункт заговорщиков, лагерь Ру. Бокасса приветливо его встретил и раскрыл ему план путча, дрожа от возбуждения. Изамо сначала не понял, а потом расхохотался. И тут же Банза ударил его саблей плашмя по затылку. Сообщники надели на Изамо наручники и бросили в подвал. Ситуация накалялась. Теперь следовало добраться до Давида Дако.