Или вот еще: «Надвигался муссон. А с ним — неумолимые полчища миазмов и болезней. Скоро город покроет красная пелена и улицы будут призывать смерть. Не важно, в каком квартале и как ты живешь. Размытые тротуары станут сценой, где разыграется долгая трагедия человеческих страданий. Пока горящее в лихорадке человечество не подойдет к своему пределу, за которым темная плоть становится добычей слепой ночи…»
И дальше: "Лицо Халиля пылало. Он кусал одеяло и старался сдержать слезы. Он не хотел, чтобы я видел, как он плачет. Мальчик был очень гордым, он даже попытался мне улыбнуться. Вдруг он закашлялся, и на губах его показалась кровь.
Я понял, что эта алая роса была предвестницей бездонной тьмы, она встречала ребенка у входа в мир иной…"
Стиль автора воспринимался неоднозначно. Он был порождением этих образов, этой странной, завораживающей манеры письма. Неведомо как Дуано удалось преобразить страдания Калькутты и придать им безумную красоту. И все же я полагал, что своим успехом книга была обязана прежде всего самой личности французского врача, вступившего в единоборство с жесточайшим бедствием индийского народа. Дуано рассказывал обо всем: об ужасных трущобах, где миллионы человеческих существ живут, подобно крысам, в грязи и болезнях, об опустившихся на самое дно людях, продающих свою кровь, свои глаза, о рикшах, тянущих из последних сил свои повозки.
Книга «Дорогами надежды» явно отдавала манихейством. С одной стороны — невыносимые каждодневные страдания миллионов людей. С другой — одиночка, решительно сказавший «нет» и избавивший народ от мучений. Дуано считал, что бенгальцы умеют сохранить чувство собственного достоинства перед лицом самых страшных бедствий. Публика любит истории о том, как кто-то «переносит несчастья с гордо поднятой головой». Я закрыл книгу, не вынеся из нее ничего нового, кроме уверенности в том, что ни «Единый мир», ни его основателя совершенно не в чем упрекнуть.
Самолет приземлился около полуночи. Я прошел таможню в Руасси-Шарль-де-Голль и в свете фонарей поймал такси. Я вернулся в свою страну.
В час ночи я вошел к себе в квартиру. Споткнулся о кучу корреспонденции, скопившейся под дверью, подобрал ее, потом прошелся по всем комнатам, желая убедиться, что во время моего отсутствия сюда не заходили непрошеные гости. Затем отправился в кабинет и позвонил Дюма. Инспектор тут же отправил мне факс на пяти с лишним страницах.
Я залпом прочел документ, даже не удосужившись сесть. Прежде всего, Дюма напал на след Макса в Антверпене. Он показал портрет орнитолога на алмазной бирже. Несколько человек узнали старину Макса, они прекрасно помнили, что он регулярно там появлялся. Начиная с 1979 года швейцарец регулярно приезжал продавать алмазы в одно и то же время: в конце марта — начале апреля. Некоторые торговцы даже шутили над ним по этому поводу и спрашивали, не растет ли у него где-нибудь «алмазное дерево», распускающееся каждую весну.
Вторая часть послания оказалась еще интереснее. Перед тем как вернуться, Дюма обратился в службу централизованной закупки необработанных алмазов, базирующуюся в Лондоне и контролирующую от 80 до 85 процентов мирового рынка этого товара. Он запросил полный список руководителей, инженеров, геологов, работавших на всех алмазных приисках Африки с 1969 года по настоящее время. Когда Дюма приехал в Швейцарию, он скрупулезно изучил длинный список и наряду с Максом Бёмом обнаружил еще два знакомых имени.
Первое — Отто Кифер. По сведениям лондонской конторы, Тонтон Граната управлял несколькими алмазными приисками в Центральной Африке, в частности, шахтами Центральноафриканского горнопромышленного общества (ЦАГПО). Итак, Дюма был уверен в том, что чех играет главную роль в контрабанде алмазов. Другое имя открывало необозримые возможности для следствия. В списке тех, кто работал в южной части Африки, Дюма обнаружил фамилию, кое о чем ему напомнившую: Нильс ван Доттен. Человек, с 1969-го по 1972 год трудившийся бок о бок с Максом Бёмом в Южной Африке и ставший теперь одним из руководителей шахт Кимберли. Нильс ван Доттен был тем самым бельгийским геологом, который отправился вместе с Бёмом в джунгли в августе 1977 года. Бельгийцем ван Доттена счел Гийяр, французский инженер, беседовавший с Дюма. Гийяра сбили с толку имя и акцент ван Доттена. А этот человек не был ни бельгийцем, ни голландцем. Он был африканером — белым жителем Южной Африки.
Это важное открытие показало, что Бём еще с семидесятых годов поддерживал прочные связи со специалистом по алмазам, живущим в Южной Африке. Более того, ван Доттен виделся с Максом Бёмом в Центральной Африке в 1977 году, и цель этой встречи неизвестна. В 1978 году, после «воскрешения» Бёма, эти двое, должно быть, возобновили свои отношения. Ван Доттен занимался контрабандой на востоке, — он «снаряжал в дорогу» южных аистов, обворовывая шахты, которыми сам же и руководил, — в то время как Кифер заправлял делами на западе.
Днем, еще до факса Дюма, пришло послание от Вагнера. Оно содержало спутниковую карту Европы, Ближнего Востока и Африки; на ней были отмечены уже пройденные птицами отрезки пути, а также те, что им еще предстояло преодолеть. В Европе, в верхней точке сети нелегальной торговли, я написал «Макс Бём»: он был мозгом всей операции. Середину маршрута, в центре Африки, я обозначил «Отто Кифер», а юго-восток, в самом низу, — «Нильс ван Доттен». Между этими именами по спутниковой карте проходила пунктирная линия, соединяющая все три точки. Схема была просто блестящая. Безукоризненная.
Я набрал номер Дюма.
— Ну и как? — спросил он, даже не дожидаясь, пока я подам голос.
— Великолепно, — ответил я. — Ваша информация подтверждает те данные, которые мне удалось добыть.
— Теперь ваша очередь рассказать мне все, что вам известно.
Я вкратце рассказал о своих находках: о сети нелегальной торговли алмазами, об аистах, используемых в качестве курьеров, о Сиккове и его соратнике, о необъяснимой связи организации «Единый мир» со всем этим делом. В завершение я уведомил Дюма о своем решении отправиться в Центральную Африку. Инспектор потерял дар речи. Помолчав с минуту, он собрался с силами и задал вопрос:
— А где алмазы?
— Какие алмазы?
— Восточные — те, что исчезли вместе с аистами?
Его вопрос привел меня в замешательство. Я не говорил ему ни об Иддо, ни о Саре. Почему Дюма заинтересовало это неведомо куда подевавшееся богатство? Я решил ему соврать.
— Не знаю, — отрезал я.
Дюма вздохнул:
— Дело приобретает такие масштабы, что это выходит за рамки наших полномочий.
— Как это?
— Я и раньше предполагал, что Макс Бём нелегально торгует какими-то африканскими товарами. Но думал, что он торгует всем понемногу. А тут такой размах, просто дух захватывает.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я говорил с людьми из Лондона. Уже несколько лет они подозревают, что кто-то организовал нелегальную поставку алмазов и что Макс Бём, возможно, играет в этом главную роль. Однако им не удалось обнаружить то, что сумели раскрыть вы: что транспортировка осуществляется с помощью аистов. Вы отлично поработали, Луи. Может, теперь пора уступить место другим? Давайте свяжемся с лондонской конторой.