— На время, всего лишь на время.
Владелец галереи выглядел обеспокоенным. Он нервно потер руки и протянул Нарциссу правую:
— Меня зовут Филипп Пернати. Ваша выставка прошла с большим успехом.
— Да, мне говорили.
— Вы… вы по-прежнему пишете?
— Нет.
— Зачем же вы здесь?
Нарциссу с каждой секундой становилось все яснее: Пернати вовсе не рад его видеть. Но почему?
— Мне хотелось посмотреть на свои работы.
Галерист вздохнул с явным облегчением. Взяв Нарцисса под руку, он повлек его в глубь зала, где располагался его кабинет:
— Никаких проблем. У меня есть прекрасные снимки…
— Нет, вы меня не поняли. Я хочу видеть оригиналы.
— Но это невозможно! Я продал ваши картины.
— Знаю. Дайте мне список покупателей с адресами.
— Об этом не может быть и речи! Это конфиденциальная информация.
Нарцисс догадался. Волнение галериста было связано с денежной стороной дела. Этот мошенник наверняка продал его картины намного дороже, чем сказал Корто. И боялся, что художник встретится с теми, кто приобрел его полотна.
— Мне глубоко наплевать, сколько вы на этом наварили! — заявил он. — Мне надо видеть свои картины, и точка!
— Нет, нет! Невозможно!
Нарцисс ухватил его за лацканы пиджака:
— Вам ведь известно, кто я такой? А с психами лучше не связываться! Как бы чего не вышло…
— Я не могу дать вам список, — залопотал галерист. — Это особые клиенты, они настаивают на сохранении полной анонимности, и мне…
Он оборвал себя на полуслове. Нарцисс достал из-за пояса «глок». И ткнул стволом ему в подбородок.
— Список, — сквозь зубы прошипел он. — Пока я тебя не прикончил!
Пернати обмяк всем телом, словно внутри у него лопнула пара-тройка позвонков. На подгибающихся ногах он обошел стол и трясущимися руками взялся за мышку компьютера. Кликнул несколько раз — Нарцисс видел отражение файла со списком в стеклах его очков. Вороватый галерист, стуча зубами от страха, включил принтер.
— Глотните водички, — посоветовал ему Нарцисс. — Глядишь, полегчает.
Тот послушно открыл дверцу маленького холодильника, спрятанного в углу за декоративным фонтанчиком, и достал банку кока-колы.
— А меня не угостите?
Дальнейшее сильно напоминало сцену из сюрреалистического фильма. Нарцисс по-прежнему держал галериста на мушке. В полной тишине, нарушаемой лишь гудением принтера, они тянули из банок колу. Справа от себя Нарцисс заметил большую черно-белую фотографию, запечатлевшую лысого мужчину с пронзительным взглядом черных глаз, в брюках с подтяжками. В руках он держал бумажную дудку.
— Кто это?
— Адольф Вёльфли. Я устраиваю ретроспективу его работ. Величайший из мастеров ар-брют всех времен.
Нарцисс вгляделся в лицо художника:
— Он был сумасшедшим?
Пернати заговорил, вернее, не заговорил, а застрекотал как пулемет, без точек и запятых:
— Да, можно сказать и так! Он совершил несколько сексуальных покушений на детей, после чего его признали невменяемым. Поместили в психушку возле Берна. Оттуда он уже не вышел. Но именно там он начал рисовать. Ему давали карандаш и два листа газетной бумаги в неделю. Иногда он рисовал грифелем меньше сантиметра длиной! И оставил тысячи и тысячи рисунков. После его смерти камера была битком набита рисунками и переплетенными вручную книгами.
— А почему у него бумажная дудка?
— Он сворачивал лист бумаги и играл на нем музыку собственного сочинения. Музыкантом он не был, но утверждал, что слышит музыку у себя в голове.
Кабинет вдруг поплыл у Нарцисса перед глазами. Вот еще один преступник, утопивший свои звериные наклонности в арабесках линий. Неужели и он такой?
— Список, — глухо потребовал он.
Галерист протянул ему отпечатанный листок. На его лицо постепенно возвращались краски. Он даже попытался выпрямить спину. По всему было видно, что ему не терпится выпроводить вон ненормального посетителя.
Нарцисс бегло пробежал список глазами — ни одного знакомого имени. Большинство адресов — парижские. Найти их не составит труда. Напротив каждого имени стояло название приобретенной картины. «Сенатор». «Почтальон». «Адмирал»…
Он вернул пистолет на место и уже шел к двери, когда его осенила идея.
— Расскажи мне про Курбе, — приказал он.
— Кур… Курбе? А за… зачем вам Курбе?
— Расскажи мне про «Раненого человека».
— Я не специалист по этому периоду.
— Расскажи что знаешь.
— По-моему, Курбе написал этот автопортрет не то в тысяча восемьсот сороковых, не то в пятидесятых годах. Что-то в этом роде. Знаменитый образец исправления.
— Чего-чего? А ну повтори, что ты сказал!
— Исправления. Так называют картину, подвергшуюся в ходе работы значительной переделке. Либо картину, поверх которой художник написал новую.
Эти слова взорвались бомбой у него в мозгу. Моя живопись — не более чем исправление ошибки. Так вот в чем дело. Нарцисс вовсе не имел в виду, что искусство служит ему средством раскаяния. Он хотел лишь сказать, что картины написаны поверх других. Впрочем, полностью его высказывание звучало следующим образом: «Не следует верить всему, что видишь. Моя живопись — не более чем исправление ошибки». Значит, его автопортреты были камуфляжем…
— Так что там насчет «Раненого человека»? Рассказывай!
— Ну, чисто теоретически… — Пернати заговорил чуть медленнее. — Искусствоведы всегда задавались вопросом, почему Курбе изобразил себя в виде человека, сидящего под деревом и с раной в груди. Гораздо позже выяснилось, что картина была с секретом. Поначалу Курбе написал свой автопортрет с невестой. Но, пока он работал над картиной, девица его бросила. Глубоко оскорбленный, Курбе убрал ее с картины, а себе пририсовал символическую рану в груди, на месте сердца. Раненый означает страдающий от сердечной раны.
Нарцисса всего трясло, но он сумел оценить эту историю.
— А откуда все это стало известно?
— В тысяча девятьсот семьдесят втором году картину просветили рентгеновскими лучами. Под верхним слоем краски хорошо просматривается силуэт девушки, прильнувшей к плечу лежащего Курбе.
В висках у Нарцисса стучало. Пальцы дрожали. Итак, под каждым из его автопортретов скрывается другое изображение. Скрывается истина. Но какая? Проливающая свет на его подлинную личность? Или на убийства нищих?
Он сможет узнать эту истину. Надо лишь просветить картины рентгеном.
Уже на пороге он предупредил галериста: