На одном из снимков пряжка у него на поясе сверкала, словно звезда шерифа.
— Он невиновен, — повторила она. — Его надо защитить.
— Ублюдки, с которыми мы свели знакомство, снимут с него шкуру.
— Только если раньше мы его не арестуем. Наша разменная монета — это наше досье. Когда Януш окажется в безопасности, мы пригрозим передать все материалы в СМИ.
— Ты же только что говорила, что эти парни нам не по зубам.
— Такие угрозы никому не по душе. А уж если нам удастся найти настоящего убийцу, чаша весов склонится в нужную сторону.
— Похоже, тех двоих Януш все-таки завалил.
— Он спасал свою шкуру. Сопутствующий ущерб. Такая логика доступна некоторым офицерам.
Солина не ответил. Возможно, мечтал, как в отдаленном будущем он все-таки получит повышение, задержав убийцу.
— Ты так и не объяснила, почему свалила от нас сегодня после обеда.
Сейчас не время играть в прятки. В двух словах она рассказала ему о дагеротипах. Об осколке зеркала, обработанного парами йода, который нашли рядом с Икаром. Изложила Солина свою гипотезу об убийце-фотографе. Об особой технике, изобретенной сто пятьдесят лет назад, и о сорока французских дагеротипистах, которые до сих пор ее используют.
— Ну прямо «Анаис и сорок разбойников».
— Мне надо закончить начатое. Я навещу двадцать дагеротипистов, проживающих в Иль-де-Франс. Проверю их алиби на предполагаемое время убийств. А там посмотрим.
Солина откашлялся и одернул плащ, немного успокоившись. Энергия коллеги внушала ему уверенность.
— Подбросишь меня в контору?
— Нет, прости. Мне некогда. Вызови служебную машину или поймай такси. Если я всю ночь проведу в разъездах, то завтра в середине дня закончу со списком.
Комиссар улыбнулся и окинул взором окрестности: ворота Ботанического сада, забитый машинами бульвар Опиталь, отреставрированный Аустерлицкий вокзал, похожий на декорации из гипса.
Наконец он открыл дверцу и подмигнул ей:
— Что, втюрилась в этого поганца по уши?
* * *
Теперь мысли Кубела прояснились.
Он закрыл ставни и при свете лампочки обдумывал медицинскую документацию, найденную в крафтовом конверте. Имена, цифры, даты. Он в состоянии восстановить то, что действительно произошло за время беременности Францишки. Тем более что сам он много занимался проблемами близнецовости.
Монозиготные близнецы. Два зародыша, одна плацента. Они развиваются из одной клетки, и их генетический набор абсолютно идентичен. В материнской утробе их разделяет лишь тонкая перегородка. Они находятся в постоянном контакте. Соприкасаются, толкаются, смотрят друг на друга. Каждый становится для другого полем исследований. Постепенно у них устанавливается особая ментальная связь. Их двое, но вместе с тем они одно целое. Рождаются ощущения, эмоции. Близнецы разделяют их. Каждый зародыш становится для другого источником и отражением.
Обычно в основе этой связи лежит любовь.
А у близнецов Кубела — ненависть.
Уже на третьем месяце в поведении зародышей наблюдалась ощутимая разница. Один сохранял лежачее положение. Второй тянулся, двигался, завоевывал пространство. На четвертом месяце первый прикрывал лицо кулачками. Второй стучал ручками и ножками по разделявшей их перегородке. На пятом месяце все эти различия перетекли в проблему питания.
Как и в кошмарном сне Кубела, гинекологи поставили родителей пред выбором: или положиться на природу, или, наоборот, уничтожить более сильного, чтобы спасти слабого. Утроба Францишки Кубела превратилась в арену смертельной битвы.
Родители не колебались. В первом же отчете говорилось о возможности редукции плода в июле 1971 года. Судя по рукописной записке лечащего гинеколога, Францишка, очень набожная полька, относилась к доминирующему ребенку как к исчадию ада, наделенному паранормальными способностями. Его гиперактивность имела одну цель — убить брата. Для нее он был враждебным, злобным, порочным существом, не желавшим ни с кем разделять свое убежище.
Кубела читал между строк. Душевное здоровье Францишки ухудшалось день ото дня. Возможность хирургического вмешательства лишь усугубляла ситуацию, даже несмотря на то, что для нее это означало бы уничтожение воплощенного зла. Медицинские термины, как обычно, лишь стыдливо прикрывали печальную реальность. Так называемая редукция эмбриона состоит просто-напросто в убийстве одного зародыша ради спасения второго или нескольких, если, например, речь идет о тройне.
После первого письма, рассматривавшего эту возможность, история беременности прерывалась. Ни одного заключения, ни единого УЗИ, никаких записей врача. Неужели поляки уничтожили все следы содеянного? Но Кубела предпочитал другое объяснение. Никакой редукции не было. Беременность развивалась безо всякого вмешательства. Питание зародышей стабилизировалось естественным путем.
Вынашивание двойни завершилось нормальным образом.
18 ноября 1971 года родилось двое детей.
Но для Францишки доминирующий близнец оставался «дьявольским отродьем». Она не захотела ни воспитывать его, ни даже терпеть подле себя. Анджею пришлось подыскать ему приют, отвергнуть его, убрать с глаз долой.
Так и жила отныне семья Кубела.
Храня тайну о покинутом ребенке. Скрывая свою ложь.
Нежеланный близнец выжил. Он вырос, повзрослел, догадываясь о правде. Меняя приюты и приемные семьи, он мечтал раскрыть секрет своего происхождения. Став взрослым, он предпринял расследование. Он узнал свою историю и решил довести до конца то, что творил в 1971 году в материнской утробе.
Никогда еще месть не имела таких глубоких истоков.
Кубела снова взглянул на снимки. Теперь они казались ему красными от крови и ненависти. Раскаленными, словно кратер вулкана. Он так и видел обоих братьев, Авеля и Каина, висящими в невесомости, готовыми к поединку.
Кубела был слабейшим из двух близнецов, тем, который на снимках сохранял лежачее положение и прижимал кулачки к глазам. Но после рождения ситуация полностью изменилась. Он стал избранником, любимцем, победителем. Он вырос в тепле семейного очага. А тем временем его брат гнил в каком-то безвестном приюте или у приемных родителей, которым государство платило за его воспитание.
И теперь пришло время платить по счетам. От судьбы не уйдешь. Все как в греческих мифах. Беременность Францишки представлялась ему воплощением рока. В ней явно просматривалось будущее.
Кубела не имел никаких доказательств, подтверждающих его гипотезу, но он нутром чуял, что не ошибся. В глубине души он всегда это знал. Вот почему в каждом случае диссоциативного бегства он выбирал себе имена, так или иначе связанные с двойственностью: Януш, Фрер, Нарцисс, Ноно…
Мог бы и раньше догадаться. Фрер — брат. [65] Януш, он же Янус, — двуликий бог начала и конца. Нарцисс влюбился в собственное отражение. Имя Ноно, состоящее из двух одинаковых слогов, графически воспроизводит положение зародышей in utero [66] — лицом к лицу…