Зукка посмотрел на свою сигарету, разгоравшуюся красным огнем на ветру, и продолжал:
– Во время сеанса мы регистрировали множество физических и психических проявлений. В том числе и те, на которые реагируют детекторы лжи. Люк Субейра не лгал. Он вспоминал. Аппаратура не ошибается.
– Может быть, он был искренен. Он верил, что все это было им пережито…
– Нет. Электроды позволили нам уловить мельчайшие волны, посылаемые его мозгом. Мне сложно вам объяснить, но Люк все это вспоминал. Тут нет никаких сомнений. Не говоря о том, что техника гипноза надежна. Ее нельзя имитировать. В Люке говорила его память. Он переживал негативный предсмертный опыт.
Я надеялся найти в нем союзника – но напрасно. Я взял еще одну сигарету:
– Значит, он, по-вашему, видел дьявола?
– Во всяком случае, он видел странного пожилого человека, старика.
– С точки зрения психиатра, как вы объясните такое видение?
Врач остановился, нахмурив брови.
– Это действительно так важно для вашего расследования? Разве вы не занимаетесь прежде всего конкретными фактами, вещественными доказательствами?
– В этом деле уже невозможно различить конкретное и абстрактное, реальное и ментальное. Я хочу знать, что происходило в голове у Люка.
Зукка перешел на обычный шаг. Дыхание у него замедлилось.
– С точки зрения психиатра, предсмертные галлюцинации – явление рядовое.
– Но «темные» галлюцинации встречаются не часто.
– Совершенно верно. Но какие бы они ни были, «светлые» или «темные», нам известен процесс.
Я вспомнил, как Белтрейн объяснял его технологию.
Зукка повторил почти то же самое: перегрев нейронов и цепная биохимическая реакция. Только техническая сторона вопроса меня интересовала меньше всего.
– Ну а сами видения? – настаивал я. – Как вы объясняете возникновение именно этих… фантазий? Почему негативный предсмертный опыт – это всегда диалог с дьяволом?
– Перегрев, о котором я вам говорил, возможно, способствует высвобождению образов, хранящихся в нашем коллективном подсознании. Мифических Древних фигур.
– Не спорю. Но есть одна проблема. Существо, которое видят все умирающие, должно было бы соответствовать традиционному представлению о нем. Например, дьяволу следовало бы иметь рога, козлиную бороду, раздвоенный хвост…
– Я согласен с вами.
– Однако это не так. Мы убедились в этом сегодня утром. И по моим сведениям, каждому из «воскресших» являлся какой-то особенный персонаж. Как вы объясните такой феномен?
– Никак. И от этого у меня холодеет кровь.
– Почему?
– Создается впечатление, будто Люк Субейра вспоминал о реальном событии. Не о мираже, не о типовой иллюзии, а о настоящей встрече. С уникальным исчадием ада, которое не примерещится никому другому и которого он нашел в глубинах небытия.
Настал момент изложить мою теорию:
– Мне кажется, я нашел объяснение этим «встречам».
– А ну-ка, поделитесь, – улыбнулся он. – Я уверен, что вы специально для этого сюда пришли.
– Возможно, умирающий наделяет злого духа обликом какого-нибудь чудища из своего далекого прошлого. Человека, которого он ненавидит и боится.
– Продолжайте.
– Демон – это, скорее всего, трансформированное воспоминание о каком-нибудь нехорошем «дядьке», который чем-то обидел или напугал ребенка в детстве. Когда отключается сознание, из подсознания может вылезать это сугубо личное пугало – полувоспоминание, полугаллюцинация.
Зукка кивнул, но несколько иронически:
– Папаша-изверг, да?
– Вроде того. Но известные мне случаи пока этого не подтверждают: ни отцы, ни ближайшие родственники свидетелей не похожи на их «дьявола».
– У вас есть еще сигарета?
Пламя моей зажигалки взвилось в ночи. Зукка затянулся, выдохнул, помолчал, а потом признался:
– Я думаю, что истина проще. Проще и ужаснее.
Он показал сигаретой на корпус 21 – обойдя территорию, мы уже вернулись к нему.
– В какой-то степени я согласен с вами. Вид дьявола, являющегося умирающим, несомненно связан с их прошлым. Очевидно, что есть какой-то глубоко личный секрет, который выходит наружу. Это индивидуальный образ зла. Извлечение персонажа из потаенных уголков прошлого. Но извлекается он не так, как вы думаете.
– Что вы имеете в виду?
– По-вашему, это лишь продукт подсознания, замкнутого в себе самом. А по-моему, здесь не обошлось без внешнего вмешательства.
Я вздрогнул. Холод, ночь – и мой страх.
– Вы верите в… сверхъестественную силу?
– Да.
– Весьма неожиданно для психиатра.
– Психиатр – это не инженер, сводящий деятельность мозга к биохимическим реакциям или к совокупности мыслительных операций. Наш мозг – улавливающее устройство. Что-то вроде радиоантенны. Он принимает сигналы.
Я пришел сюда за поддержкой. Решительно, я выбрал неправильный путь. Зукка продолжал, сменив тон:
– Моя идея состоит в том, что перегрев нейронов реактивирует первичное восприятие. Если хотите, открывает врата в параллельную реальность. Чтобы не затягивать объяснение, я бы сказал: в потусторонний мир.
Я чуть-чуть расслабился. Я тоже, разумеется, верил в эти врата. Это одно из ключевых понятий христианской веры. Прозрение святого Павла на пути в Дамаск, видения святого Франциска Ассизского и святой Терезы Авильской – не что иное как выбросы высшей энергии через этот проем.
Зукка продолжал:
– Люк был близок к концу, не так ли? Почему не представить, что его мозг стал сверхвосприимчивым и он различил что-то на другом берегу?
До меня начал понемногу доходить страшный смысл его слов. Я сказал:
– Если я правильно понял, каждого из нас за пределами этой жизни караулит собственный демон? Вернее, наши земные враги, которые поджидают нас за порогом смерти, чтобы терзать… вечно.
– Да, именно на эту мысль наводит сегодняшний сеанс.
– Вы знаете, о чем вы сейчас говорите?
Он холодно окинул меня взглядом:
– Конечно.
– Вы сейчас говорите об аде.
– С самого начала все только об этом и говорят.
Корабль дураков.
Я плыл на борту корабля безумцев и не видел способа с него сойти. Сначала сдвинувшаяся на буддизме судебная следовательница, теперь пророк-психиатр, а между ними одержимый сыщик. Я чувствовал себя одиноким среди этих помешанных, отчаянно цепляющимся за здравый смысл, как моряк в штормовом море – за леер.