– Ее там нет, капитан.
Офицер отступил на шаг, словно чтобы лучше меня видеть. Не сводя с меня глаз, спросил у жандарма:
– А в гараже?
– Пусто, капитан.
Он бодро хлопнул в ладоши:
– Ладно. Возвращаемся в жандармерию. И берем с собой господина. Он много чего хочет нам рассказать по поводу Манон Симонис.
Повернувшись, он направился к темно-синему «универсалу», который я прежде не заметил. Открыл дверцу рядом с местом пассажира и, наклонившись внутрь, передал по рации:
– Говорит Брюжан. Мы возвращаемся… Ее здесь нет, – он покосился на меня. – Но мне почему-то кажется, что она где-то неподалеку…
Брюжан. Я вспомнил это имя. Капитан жандармов, который принял дела Сарразена и теперь расследовал его убийство. Я не знал, радоваться мне этому или огорчаться.
Двое жандармов отвели меня в фургон. Автомобиль был не для меня. Они открыли заднюю двустворчатую дверь. В нос ударил застарелый запах табака и смазки. Я слышал голос офицера, говорившего по рации:
– Надо поставить заграждения на всех главных направлениях. Безансон, Понтарлье, граница… Останавливайте каждый автомобиль. Вот именно… И не забывайте: возможно, она вооружена!
Много ли у Манон шансов ускользнуть от них? Я молился Богу, чтобы она была уже около границы. Тогда она мне позвонит, поспит несколько часов в автомобиле, а когда проснется, я буду уже рядом, решив все ее проблемы.
– Что тебе понадобилось в доме Сильви Симонис?
Обращение на «ты» – первый знак презрения.
– Я веду расследование.
– Что за расследование?
– Убийство Сильви Симонис связано с другими делами, над которыми я работаю в Париже.
– Ты меня за дурака держишь? Думаешь, я не знаю дело Симонис?
– Тогда вы знаете, о чем я говорю.
Я продолжал называть его на «вы». Я знал неписаное правило: чем презрительнее он держится, тем почтительнее должен вести себя я. Кабинет Брюжана был тесным и холодным. Стены покрыты фанерой, мебель металлическая, воняет старыми окурками. Оказаться с другой стороны стола было почти смешно. Я спросил, не питая особых иллюзий:
– Курить можно?
– Нет.
Для себя он вынул «житан» без фильтра. Не торопясь закурил, затянулся, потом выдохнул дым прямо мне в лицо. Впервые оказавшись в шкуре подозреваемого, я сразу же столкнулся с настоящей карикатурой на полицейского.
– Во всяком случае, – продолжил он, – это дело тебя не касается. Но я знаю, кто ты такой. Мне только что позвонила следователь Маньян. Она рассказала о тебе и твоих отношениях с Манон Симонис…
У капитана Брюжана летела слюна изо рта. Сигарета прилипла к губе, как ракушка к скале. Он так и не снял свою парку с меховым воротником.
– Раньше Сарразен покрывал твои делишки. Интересно бы знать почему.
– Он мне доверял.
– И это не довело его до добра.
Я думал о Манон. Мобильник молчал. Она должна была уже добраться до Ле-Локля в кантоне Невшатель. Я склонился над столом и, изменив тон, прибегнул к своему извечному аргументу:
– Это сложное дело. Еще один полицейский не повредит. Я знаю дело лучше, чем…
Жандарм рассмеялся:
– С тех пор как ты появился в наших краях, от тебя одни неприятности. Трупов все больше, а результатов ты никаких не добился.
Я подумал о Морице Белтрейне. Швейцарские полицейские, должно быть, уже на вилле «Паркоссола». Но им ни к чему сообщать об этом французским жандармам.
Брюжан продолжал:
– Больше тебя некому защитить, старина. Мы не позволим, чтобы парижский полицейский вмешивался в наши дела.
– Но расследование продолжается в Париже.
– Где Манон Симонис?
– Понятия не имею.
– Что тебе понадобилось в доме ее матери?
– Я уже сказал: я занимаюсь своим расследованием.
– Что ты искал?
Я не ответил. Он продолжал:
– Ты вломился в дом жертвы убийства. Ты сейчас вне зоны своей юрисдикции, и на любом уровне у тебя здесь нет никаких правомочий. Не говоря уже о твоем неприглядном виде. Можно было бы отдать твою одежду на анализ. Уверен, нас ожидают сюрпризы. Ты плохо начал, парень, – он качнулся вместе со стулом до самой стены, скрестив руки: наверняка хорошо отрепетированный трюк. – Однако я могу закрыть на это глаза, если ты мне скажешь, что ты искал в доме Сильви Симонис.
Я изменил тактику. В конце концов, неважно, что со мной происходит здесь, при условии, что Манон находится в надежном месте, то есть в Швейцарии.
– Я ничего не могу сказать, – ответил я с сожалением. – Позвоните моему дивизионному комиссару Натали Дюмайе в Уголовный отдел. Мы…
– Я лучше отправлю тебя в камеру.
– Не стоит.
Он смахнул с губы табачную крошку и снова затянулся:
– Почему же?
Не сдержавшись, я вынул сотовый, проверил экран. Никаких сообщений не приходило.
– Ты ждешь звонка?
Его насмешливый тон резанул меня по нервам. Брюжан снова качнулся до самой стены, затем облокотился на письменный стол. Я чувствовал его дыхание: ни следа алкоголя. При таком-то холоде – почти подвиг.
– Где твоя машина?
– Я уже объяснил: сломалась.
– Где?
– На дороге.
– Откуда ты ехал?
– Из Безансона.
– Мои люди искали: они не нашли твою тачку.
– Тогда не знаю.
– А пятна на плаще?
– Упал на дороге.
– Прямо в лужу формалина? – Он усмехнулся. – От тебя несет моргом, старина. Ты…
Его прервал звонок стационарного телефона. Брюжан, казалось, вспомнил о сигарете. Он медленно раздавил ее в алюминиевой пепельнице, потом не спеша снял трубку:
– Ну?
В один миг его улыбка испарилась. Цвет лица из красноватого превратился в бледно-розовый. Минуло несколько секунд. Лицо его каменело все больше и больше. Он проворчал:
– Где точно?
Он страшно побледнел, взгляд его потух. На одном дыхании выпалил:
– Сейчас приеду.
Повесил трубку, мгновение созерцал стол, потом поймал мой взгляд:
– Плохие новости.
Сердце сжалось от неясного предчувствия. Опустив веки, он шепнул: