Страна впала в панику. Мы прыгнули слишком далеко вперед, чтобы возвращаться к бумажным газетам и записочкам, передаваемым учениками друг другу в классах. Интернет исчез. Мобильные телефоны теперь можно было использовать только как фонарики и красивые пресс-папье. Мы стали заложниками всех тех удобств, к которым привыкли за последние двадцать лет. Мы в растерянности…
«Дайте нам технологии», — требовал Китай, как будто дело происходило в открытом море и у них на борту были пушки, попугаи и «Веселый Роджер».
Но Соединенные Штаты не предоставили им того, что они требовали, леди Свобода к такому не привыкла. Вместо этого она купила союзников. Наши технологии — в обмен на их поддержку.
А потом какой-то умник додумался, что если мы можем укротить ураган, то, вероятно, сумеем помочь разрастись другому. Не знаю, насколько это реально. Пусть об этом думают те, кто умнее меня. Но именно тогда все полетело к черту. Атомная бомба с ее разрушительной мощью была отложена в сторону ради нового потенциального оружия, получить которое желали все, — погоды. Матушка-природа, покорившись наконец воле человека, стала машиной войны.
Все пригодные к службе отправились на войну. Никто не пытался перебежать через границу, поскольку они тоже стали ареной войны. Выбрал не ту границу, и последнее вкусовое ощущение во рту — свинец.
Университеты закрылись, теперь и они перестали быть убежищами для тех, кто не хотел воевать.
Кто мог знать, что последняя битва не будет иметь никакого отношения к Богу?
Сейчас
«Элпис» раскачивается на волнах, и вместе с ним мой желудок. На то, чтобы пересечь Средиземное море, нужно всего несколько часов, но капитан сказал, что запасы топлива на судне ограничены и нужно использовать их как можно более экономно. Поэтому мы еле тащимся. Путешествие продлится столько времени, сколько получится. Все это он излагает на ломаном английском, восполняя жестами пробелы своего словарного запаса.
Нас с десяток, не считая экипажа судна. Все мы в подавленном состоянии, наши сердца растоптаны безразличной пятой судьбы. Еще недавно этот маршрут был полон совершающих свое свадебное путешествие молодоженов и отдыхающих отпускников, которым было бы нелегко изобразить что-либо менее радостное, чем широкая улыбка удовольствия. Но мы совсем другие. Мы едва ли способны выдавить из себя что-нибудь большее, чем угрюмая подозрительность по отношению друг к другу.
На борту еще две женщины, обе среднего возраста, может, сестры, а может, подруги. Они держатся друг за дружку, как за спасательный жилет. Мужчины, ссутулившись, занимают свои тщательно выбранные позиции. Никто из нас не показывает остальным спину. Мы — животные с соответствующими инстинктами. Кто несет в себе болезнь? Кто выглядит как человек, но им при этом не является? Мы наблюдаем. Мы гадаем. Мы не рискуем.
Мое внимание привлекает мужчина в дальнем углу. Ему, вероятно, лет шестьдесят, хотя потрясения способны старить людей до срока, а мы испытали их больше, чем отпущено человеку на одну жизнь. Его плечи ссутулились, как будто на него одного возложено бремя тысяч людей. У него, как мне кажется, поседели не только волосы, но и сама душа. Отчаяние сквозит в каждой его черточке. Этот человек не вписывается в окружающую действительность, и я мысленно помещаю его в различные ситуации из моей прошлой жизни, пытаясь определить, к какой он лучше подойдет.
Лиза положила голову мне на плечо. Я ее обнимаю обеими руками, сцепив пальцы. Швейцарец, облокотившись на планширь правого борта, вглядывается в море.
Тот человек по-прежнему притягивает мой взгляд. Я мысленно переодеваю его, как будто он одна из тех бумажных кукол с нарядами, которые мне так нравились в детстве. Причесываю его, брею до гладкой кожи лица. И наконец, в моем сознании что-то переключается — и я ахаю. Некоторое время я просто сижу и смотрю на него тайком, пытаясь не пялиться в открытую. Как он здесь оказался? Глупый вопрос, наверняка как и каждый из нас. Но, тем не менее, почему он тут? Через несколько минут я, будучи не в состоянии укрощать свое любопытство, встаю и начинаю расхаживать взад-вперед. А когда сдерживаться уже нет сил, сажусь рядом с ним. Близко, но все же сохраняя почтительное расстояние.
— Мистер президент?
Он смотрит на меня как на начальника.
— Я — президент страны, которой нет.
— Я за вас голосовала.
Он медленно кивает, как будто это вызывает у него боль.
— Правда?
— Да.
— Спасибо.
— Я сделала это с радостью.
— Вам бы следовало поставить на другого парня.
Тогда
Война касается всех. Мужчины уходят на войну и не возвращаются. Весть об их гибели иногда доходит до их дома. Полки супермаркетов пусты, и их не заполняют дешевыми товарами.
Как-то в вечерних новостях я увидела, как красный пикап Хорхе вытаскивают из реки. Намокшие и подгнившие головки белок по-прежнему болтаются на зеркале. На работе никто ничего не говорит. Теперь вообще никто много не разговаривает. Мы выполняем свои обязанности словно автоматы, привыкшие работать в определенном режиме.
Вскоре я начинаю замечать отсутствие некоторых лиц. Однажды исчезла секретарша из вестибюля на первом этаже. Ее место заняла бойкая особа двадцати с чем-то там лет, которая сохранит свое дружелюбие до тех пор, пока не начнутся льготные начисления. Тогда ее взгляд станет скучающим, а отношение услужливо-безразличным. Позже в тот же день за мной в лифт заходит дама, зима во плоти. Она обнимает ящик, полный фоторамок и всяких безделушек, которые не имеют никакого значения ни для кого, кроме нее. Она смотрит сквозь меня, будто я — открытое окно. Ни намека на то, что она меня узнает, как узнаю ее я. Я помню ее в белом, а она не помнит меня среди дохлых мышей и вопросов Джорджа П. Поупа.
На днях захожу в туалет, где три женщины, сбившись кучкой у календаря, пытаются вычислить первый день их последних месячных. Одна из них, прервавшись на полуслове, забегает в ближайшую кабинку. Дверь за ней со стуком закрывается и снова распахивается как раз в тот момент, как ее рвота выплескивается на пол.
— Прошу прощения, — говорит она. — Кажется, у меня уже около восьми недель нет менструации.
Я говорю все то, что принято в таких случаях, но на деле думаю о Бене, Рауле, Джеймсе, миссис Сарк.
И о Нике.
Я обращаюсь в Центр по контролю заболеваний. [29] Они перенаправляют меня в 911. Оловянная женщина отвечает на мой звонок и, когда я сообщаю ей о вазе, отказывается со мной говорить, видимо приняв меня за сумасшедшую.
В какой-то день в утренних газетах появляется фото Джорджа П. Поупа, на котором он запечатлен вместе с изящной блондинкой, судя по заголовку, его супругой. В интервью П. Поуп делает все нужные заявления, направленные на то, чтобы успокоить паникующую общественность. Это фразы типа «Нужно сделать прививки от гриппа» и «Наши научные сотрудники ежедневно делают новые открытия». Пустые слова из уст человека, пекущегося лишь о собственных интересах.