Мы шагаем, пока не наступает ночь. Афины погружаются в темноту. Остается лишь один огонек впереди. Я описываю ситуацию Лизе.
— Давай посмотрим, что там, — предлагаю я.
— Я не хочу туда идти.
— Мы подойдем потихоньку, и я проверю, безопасно ли там.
— Нет! — истерически взвизгивает она.
— Тогда я пойду сама.
— Нет, не ходи. Останься.
— Хорошо, я остаюсь.
Мы подходим ближе, потому что так пролегает дорога. Огонек разрастается, мы словно бабочки, которых влечет к свету. Напряжение Лизы все увеличивается, и вскоре рядом со мной начинает идти подобие скрипичного смычка.
Впереди — это обман зрения. Свет исходит из поросшей деревьями местности, настолько близко от нас отстоящей, что, кажется, плюнь — и попадешь. Он справа от нас и вниз, вниз, вниз…
— Мы можем подкрасться, и я загляну через край. — Я киваю в сторону обочины хайвэя. — Нам не нужно подходить ближе.
— Мы не спустимся вниз?
— Нет.
— Хорошо.
Мы так и делаем. Мы осторожно подбираемся к краю, и я с опаской наклоняюсь над серым бордюром. То, что я вижу, когда-то было парком с детскими игровыми площадками. Теперь все заросло, природа снова утверждает свое доминирующее положение повсюду среди песочниц и лесенок, где не так давно играли дети. Зелень опутала качели, будто пытаясь задушить стальную конструкцию. Водопад виноградных лоз спускается с горки. А посреди всего этого пылает огонь в металлической урне для мусора, вывернутой из своего места около фонтана.
— Я слышу огонь, — шепчет Лиза. — Там есть люди?
Действительно, я тоже слышу треск, щелчки и хлопки огня, пожирающего свою добычу.
— Я не знаю.
Мы немного ждем, но никто не показывается. Устав наблюдать, я увлекаю Лизу дальше по нашему пути. Она вроде бы в порядке. Измотана, но и я тоже.
Пройдя не больше нескольких десятков шагов, я оглядываюсь через плечо. Света больше не видно.
Тогда
Где-то — неизвестно где — дождем падают кошки. Они валятся с деревьев, будто спелые яблоки. Пока люди сосредоточили все свое внимание на преодолении болезни, леса наполнились кошками, которые ощутили зов предков и откликнулись на него.
Загадку исчезнувших кошек раскрыла австралийская пара, удалившаяся от цивилизации. Они рассказали об этом журналисту за рыбой, чипсами и светлым пивом.
— Нам надоело слушать правительство, которое убеждает нас, что нужно оставаться дома. Здесь все умирает. Поэтому мы упаковали экипировку и отправились в дождливый лес. Там никто не болеет, правда? Короче говоря, мы заехали подальше от города. И что мы видим?
После паузы, заполненной покашливанием журналиста, мужчина продолжил:
— Ну-ну, угадайте. Готов поспорить, что не сможете. Мы увидели кошек. Тысячи этих зверьков. Возможно, они изображали из себя коал, не знаю.
— Они все были мертвы?
— Ну да, мертвы.
— Потому вы и вернулись.
— Мы подумали, что, если болезнь распространилась так далеко, лучше уж мы умрем с бутылкой холодного пива в руке.
Подобные репортажи вскоре появились и в обеих Америках, и в Европе. Мертвые кошки гнездились на деревьях, пока буря не стряхнула их с ветвей, пока сила земного притяжения не вернула их вниз. Все они сдохли от истощения, в ожидании неизвестно чего.
Думаю, они там прятались от нас.
Я еду в метро, когда Джесс снова подходит ко мне, этот человек-марионетка, одетый в дутую куртку.
— Я не буду спрашивать разрешения присесть, потому что мы уже знакомы, а если бы мы были друзьями, вы бы первой предложили. Люди предлагают друзьям присесть, таковы хорошие манеры поведения.
— Присаживайтесь.
Он уселся. Точно такой же, как и в прошлый раз. Руки покоятся на коленях, взгляд устремлен прямо перед собой.
— Я знаю, что вы не имеете права рассказывать мне что-либо. Моя мать мне все объяснила, когда я говорил с ней по телефону. Она заявила, что вы можете нажить себе большие неприятности и что вас даже могут выгнать с работы. «Из-за тебя человек лишится средств к существованию, — сказала она мне. — А у женщины, скорее всего, есть рты, которые нужно кормить». В общем, я решил дать вам свою визитную карточку. Так будет нормально?
— Вполне.
Он шумно выдыхает, как будто нервничал, предполагая мой возможный отказ.
— Хорошо, я сейчас напишу ее, потому что пока у меня нет напечатанных.
Его куртка шелестит и поскрипывает, когда он засовывает руку в карман и извлекает оттуда фиолетовую, с искорками ручку и прямоугольный кусок плотной бумаги. Сверху он пишет свои имя и фамилию, домашний адрес, номер телефона и адрес электронной почты.
— Это на тот случай, если заработает Интернет. «Нельзя терять надежду», — говорит моя мама.
Он протягивает мне карточку и прячет ручку обратно в карман. Он ждет, наблюдая, как я открываю свою сумочку и кладу в нее его импровизированную визитку.
— Вам нравится готовить?
— Конечно.
— И я люблю готовку. Вчера вечером я сделал мини-пиццы на оладьях. Я их чуть не сжег.
Весь остаток поездки он говорит о еде. Я слушаю и делаю все подобающие замечания. Потому что я знаю то, чего не знает он: я собираюсь рассказать ему все. Но не здесь. И когда мне нужно выходить, я говорю ему об этом.
Сейчас
Я должна бодрствовать, я не могу отдыхать, если для этого требуется закрыть глаза. Мы в большом магазине. Лиза лежит на помосте, где раньше стояли манекены, одетые в наряды, которые будут в моде в следующем сезоне. Я сижу на полу рядом с ней, ноги скрещены, локти уперты в колени. Мою голову все туже и туже стягивает невидимый обруч, шея становится все слабее. Мне приходится руками поддерживать голову, чтобы она не упала на грудь.
У Лизы кровотечение. Это началось ночью: сначала пятно малинового цвета, потом капли, а сейчас это полотна Пикассо у нее между бедер.
Смерть затаилась в ожидании, но я не готова отдать ей Лизу. «Иди к черту!» — мысленно кричу я, потому что произнести это вслух значило бы напугать ее. Она стала цвета курицы, из которой выпустили кровь. Обескровливание — вот как это называется, смерть от чрезмерной потери крови. И я даже не знаю, что нужно предпринять, чтобы восполнить потерю в этих условиях.
Лиза знает, что я за ней наблюдаю.
— Не волнуйся ты так, Зои, со мной все в порядке.
Нет, с ней все не в порядке. То, что с ней происходит, не имеет ничего общего с порядком. Кровотечение не прекращается. Мне как минимум нужно найти аптеку и разжиться там ватой, бинтами, антибиотиками, хоть чем-нибудь, но я не могу уйти без нее и не могу взять ее с собой. Жаль, что сейчас здесь нет швейцарца. Но… я рада, что его здесь нет. Я была бы рада, если бы моя мать была здесь, или Дженни, или Ник. Я хочу, чтобы Ник был здесь. Он знает, что нужно делать. Девочка была бы в безопасности с ним, пока я добывала бы все необходимое.