— Найти бы ту блевотину… Если я избавлюсь от рвоты и мы поймаем Эми на противоречиях…
— Нужно еще раз изучить дневник, — вставила Го. — Семь лет вела! Там обязательно найдутся нестыковки.
— Мы попросили Ранда и Мэрибет прочитать дневник — вдруг им что-то покажется странным, — сообщила Бони. — Угадаете, каков был ответ? Я думала, Мэрибет глаза мне выцарапает.
— А как насчет Жаклин Коллингс, или Томми О'Хара, или Хилари Хэнди? — продолжала Го. — Они знают настоящую Эми. Чем-нибудь да помогут.
— К сожалению, этого мало, — покачала головой Бони. — Им меньше веры, чем Эми. Это общественные симпатии в чистом виде, но именно их руководство сейчас принимает во внимание.
И она говорила правду. Жаклин Коллингс несколько раз спонтанно появлялась на разных телеканалах, настаивая на невиновности сына. Начинала она всегда хорошо, но, как правило, материнская любовь играла с ней дурную шутку. Через какое-то время ее уже воспринимали как несчастную сломленную женщину, которая отказывалась поверить в преступление сына. И чем больше ее жалели, тем пуще она кричала и злилась. В конце концов Жаклин полностью утратила сочувствие зрителей. Ее очень быстро списали. Томми О'Хара, а также Хилари Хэнди обращались ко мне, разъяренные безнаказанностью Эми, предлагали выступить со своими историями. Но никто не хотел их слушать — для толпы они были двумя психически неуравновешенными ничтожествами. «Крепитесь, — посоветовал я им, — и мы добьемся успеха». Хилари и Томми, Жаклин и Бони, я и Го — наш час еще придет. Я внушал себе, что верю в это.
— А что, если привлечь на нашу сторону Энди? — предложил я. — Уговорим ее засвидетельствовать, что во всех местах, где Эми спрятала подсказки, мы с Энди занимались сексом. Люди любят Энди, ей поверят.
После появления Эми к Энди вернулась ее былая жизнерадостность. О ее жизни я знал только из случайно попадавших на глаза заметок в желтой прессе. Она встречалась с парнем, своим ровесником, симпатичным, лохматым и всегда с наушниками на шее. Выглядела эта парочка просто классно — молодые, здоровые. Газетчики восхищались ими; самый лучший заголовок — «Любовь находит Энди Харди». Эту отсылку к фильму 1938 года с Микки Руни могли понять от силы двадцать человек.
Я отправил ей СМС: «Прости. За все». Ответа не получил. Но искренне желал ей только хорошего.
— Совпадение. — Бони пожала плечами. — Я имею в виду, странное совпадение, но… недостаточно впечатляющее, чтобы двигаться дальше в такой атмосфере. Ник, вы должны заставить жену проговориться. Вы — наша единственная надежда.
Го стукнула чашкой с кофе о стол:
— Я вот слушаю, слушаю — и ушам своим не верю. Ник, я не хочу, чтобы ты жил в этом доме. Ты не коп под прикрытием. Ты живешь с убийцей. Вали оттуда, к херам! Всем насрать на то, что она убила Дези, но мне лично не насрать, что она точно так же может поступить и с тобой. В один прекрасный день пережаришь для нее сыр, а потом мне позвонят и скажут, что ты свалился с крыши и разбился насмерть. Вали оттуда!
— Не могу. Пока не могу. Она не отпустит. Ей слишком нравится игра.
— Так прекрати ей подыгрывать.
Но я не могу прекратить. Я ведь постепенно совершенствуюсь в этой игре. Буду рядом с Эми до тех пор, пока не подловлю на чем-нибудь. Я единственный человек, кому это по силам. Рано или поздно Эми размякнет и проговорится, а я смогу это использовать. Неделю назад я перебрался в нашу спальню. Секса у нас нет, мы стараемся даже не прикасаться друг к другу, но спим в одной постели как законные муж и жена, что ослабляет бдительность Эми. Иногда я поглаживаю ее волосы. Зажимаю локон между пальцами, слегка дергаю, будто звоню в звонок. Обоим это нравится. В этом-то и проблема.
Мы притворяемся, будто любим друг друга, делаем то, что нам нравилось, когда мы были влюблены; и наши взаимоотношения похожи на любовь, поскольку мы искусно играем роли. Романтика раннего этапа нашего брака восстанавливается как мышечная память. Когда я забываю — а я иногда могу ненадолго забыть, кем же является моя жена, — то даже получаю удовольствие от общения с ней. Или с тем человеком, которым она притворяется.
Факт, что моя жена — убийца, иногда кажется забавным. Можно привести пример? Однажды вечером я, как в старые добрые времена, принялся изображать омара, а Эми делала вид, что ловит меня. Получился скетч в духе «Энни Холл», и меня это так увлекло, что пришлось на минуту выбежать из комнаты. В ушах отдавался стук сердца; снова и снова я твердил, как мантру: «Эми убила человека, она и тебя убьет, если не будешь очень-очень осторожным». Моя супруга — такая веселая, такая красивая убийца — запросто расправится со мной, если я ее чем-нибудь раздосадую.
Я понял тогда, что боюсь находиться в собственном доме. Например, делая сэндвич на кухне в обед и слизывая ореховое масло с ножа, я обернулся и, увидев ее, подкравшуюся тихо-тихо, на цыпочках, дернулся от испуга.
Я, Ник Данн, который привык забывать разные мелочи, теперь репетирую каждую фразу, чтобы ни в коем случае не задеть женины чувства. По вечерам я записываю свои наблюдения за Эми: что она любит, чего не любит. Это на тот случай, если Эми устроит мне персональный опрос. Я теперь великолепный муж — по той простой причине, что очень не хочу принять смерть от руки своей благоверной.
Мы никогда не обсуждаем мою паранойю, ибо притворяемся, будто любим друг друга, и я делаю вид, что совсем не боюсь жену. А она временами бросает прозрачные намеки. Например: «Знаешь, Ник, ты можешь спокойно спать со мной в одной кровати. Просто спать. И все будет хорошо. Я обещаю. Случай с Дези — не прецедент. Закрывай глаза и спи».
Но я не могу уснуть. Не могу закрыть глаза, когда она рядом. Словно я в одной банке с пауком.
Восемь недель после возвращения.
Меня так и не арестовали. Полиция перестала лезть с вопросами. Я чувствую себя в безопасности, а вскоре застрахуюсь и от грядущих неприятностей.
Мне до того спокойно, что я вчера нисколько не расстроилась, когда спустилась позавтракать и обнаружила на кухонном столе пустую банку, в которой хранила образец рвоты.
Ник — воришка — избавился от этой маленькой улики. Я поморгала и выкинула банку в мусорное ведро.
Она теперь не имеет никакого значения.
Потому что моя жизнь налаживается.
У меня подписан договор с издательством. Я официальный автор нашей истории. Это символично, и это здорово. Что собой так или иначе представляет любой брак? Просто всякую тягомотину: он сказал, она сказала? Нет уж, говорить будет она, а Нику придется улыбаться и соглашаться. Я напишу, каким хочу его видеть: романтичным и предупредительным, глубоко раскаивающимся за все эти шалости с покупками в кредит и дровяным сараем. Пусть я так и не добилась, чтобы он попросил за все прощения вслух, — все равно он выскажется в моей книге. А потом Ник поедет со мной в рекламный тур и будет улыбаться, улыбаться, улыбаться…