Жанна и Феро первым делом направились в Сельскохозяйственный институт. Но Тайеб занимался подготовкой к выставке в монастыре, в центре города. Они снова вернулись на площадь Независимости. Жанна разглядывала лица прохожих. Большей частью индейские. Значит, она ошиблась, утверждая, что аргентинцы ведут свое происхождение от европейцев. Забыла, как обычно забывают все, историю Аргентины. Когда испанцы высадились на этих землях, они не были необитаемы. Здесь уже жили индейцы — небольшими, но многочисленными племенами. По западной привычке их истребили, поработили, заразили опасными болезнями и лишили средств к существованию. В Тукумане до сих пор чувствовались пережитки колонизации.
Plaza Independanzia. Просторная площадь, типичная для любого южноамериканского города. Жанна вздохнула с облегчением — она снова была на знакомой территории. Высокие пальмы. Губернаторский дворец, выстроенный в колониальном стиле. Сверкающие на солнце соборы. И горожане, примостившиеся на каждой скамейке, подставляя лицо нежарким лучам, словно смакуя драгоценный ликер.
Но больше всего поражала четкость очертаний всего вокруг. Под безоблачным голубым небом каждый предмет казался выкованным из чугуна, словно его вначале раскалили добела, а потом опустили в холодную воду. И лица прохожих, прокаленные солнцем и остуженные ледяным кусачим ветром, напоминали каменные.
Монастырь находился на прилегавшей к площади пешеходной улице. Жанна заплатила таксисту. Феро отныне вел себя так, словно был у нее в гостях. Они вклинились в толпу. Черный от вековой грязи монастырь был втиснут между двумя супермаркетами. На фасаде красовалась огромная афиша:
«От Пуны до Эль-Чако — доколумбова история».
Насколько помнила Жанна, Пуна и Эль-Чако были названия восточных областей Аргентины. Они подошли к кассе и сообщили, что пришли повидать Даниеля Тайеба.
Их повели по музею. Первый зал был посвящен постоянной экспозиции. Сакральное искусство первых веков испанского владычества. Младенец Иисус из раскрашенного дерева походил на куклу Чаки. Бледные лица Мадонн с длинными распущенными волосами внушали трепет. Статуи длиннобородых иезуитов наводили на мысли о религиозных фанатиках, приносящих себя в жертву. Чаши для причастия, кресты, Библии, белые стихари — целый арсенал орудий сродни земледельческим, чье назначение — взращивать семена веры на новом континенте…
Во втором зале было темно. Выкрашенные оранжевой краской стены. Освещенные изнутри пещеры. В их глубине — обсидиановые наконечники копий. Обтесанные камни. Человеческие черепа. Жанна прочитала таблички возле экспонатов, целиком подтверждающие слова Пенелопы Констансы: самые ранние ископаемые находки насчитывают не больше 10 тысяч лет. Доисторическая эпоха на Американском континенте моложе, чем в остальных местах Земли…
— Это вы — те французы, что меня разыскивают?
В оранжевом полумраке Жанна разглядела невысокого мужчину с бронзовым от загара лицом и фарфоровой улыбкой. Вокруг блестящего, словно натертого воском, лысого черепа серебрился венчик волос. На плече у Даниеля Тайеба покоилась стремянка.
Она едва успела представиться сама и представить Феро, как Тайеб снова заговорил:
— Вам повезло, что вы увидите нашу экспозицию. Здесь у нас самая богатая коллекция ископаемых древностей…
— Мы не археологи.
Тайеб вытаращил глаза:
— Нет?
— Я следственный судья из Парижа, а мой друг — психиатр.
Его глаза раскрылись еще шире. Зрачки без конца меняли цвет — из зеленых становились голубыми, а затем серыми. Как блестящие камешки в калейдоскопе: чуть поверни — и получишь новый узор. Жанна подозревала, что подобное мельтешение связано с образом мыслей — скачущим и стремительным.
— Что привело вас сюда?
— Мы хотели поговорить с вами о Хорхе Де Альмейде. Возможно, его исчезновение связано с делом, над которым мы работаем во Франции. Это дело о нескольких убийствах.
Он изогнулся, словно собирался изобразить танцевальное па:
— Понимаю, понимаю… — По его тону нетрудно было догадаться, что он не понимает ровным счетом ничего.
И тут же, без перехода, решительно отставил в сторону свою стремянку. В руках у него неведомо откуда появилась куртка:
— Пойдемте выпьем по чашке кофе.
Они вернулись на большую площадь. Жанна краем глаза поглядывала на ученого, двигавшегося по городской улице вприскочку, словно привыкший к горам козленок. Судя по всему, Тайеб принадлежал к иудейской общине Тукумана — торговой столице страны, в которой жило немало евреев. На ходу он как будто продолжал вести безмолвный разговор с собственной одеждой — джинсами, клетчатой сорочкой, полотняной курткой. То засовывал руку в карман, то прилаживал на пояс связку ключей, то расправлял складку на сорочке. Делал он это ловко и машинально, очевидно, по въевшейся привычке.
Он привел их в небольшое итальянское кафе под названием «Жокей-клуб». Стойка черного мрамора. Обитые деревянными панелями стены. Светлые столы и стулья. И крепкий аромат жженого кофе.
Они взгромоздились на высокие табуреты возле стойки.
— Ну что ж, — заявил антрополог, сделав заказ на кофе, — Де Альмейда был сумасшедший.
— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
— Он уехал два месяца назад. И с тех пор ни слуху ни духу. Разве это не ответ на ваш вопрос?
Он говорил с едва уловимым аргентинским акцентом. Словно глотал слова, а потом выпускал сквозь зубы. Его речь была шероховатой, какой-то комковатой, как борозды в окружавших город полях. По мрамору звякнули чашки кофе. Тайеб протянул руку за сахарницей. В крохотную чашечку он опустил три куска сахару. Все его движения были плавными, как у рыбы в воде.
— Вы думаете, его нет в живых?
Антрополог пожал плечами и принялся размешивать в чашке сахар:
— Ему это было предначертано самой судьбой. Он же был одержимый.
— Чем?
— Этим краем. Северо-востоком. Эль-Чако…
— Мы слышали, что он совершил несколько важных открытий.
— Да бросьте! Открытий! Это он считал их открытиями. Но так и не представил ни одного серьезного доказательства.
— Нам говорили, он откопал какие-то кости…
Тайеб захохотал:
— Да кто их видел-то? Он же их из рук не выпускал, никому не показывал. Если там вообще было что показывать. Лично я думаю, что на самом деле ничего он не нашел.
— Вы не могли бы рассказать, с чего все это началось?
Антрополог по-прежнему бренчал в чашке ложкой:
— Хорхе был гордостью университета — он учился в Буэнос-Айресе. Лучшим в своем выпуске. Его диссертация о миграции Sapiens sapiens через Берингов пролив мгновенно вошла в научный обиход, на нее стали ссылаться другие исследователи. Он попросил, чтобы его направили в Тукуман, в нашу лабораторию. Мы приняли его с распростертыми объятиями в надежде, что он включится в нашу работу. Но он всех нас поимел. Он рвался сюда с единственной целью — быть поближе к предмету своего помешательства: я имею в виду палеонтологические находки в области Формосы, на северо-востоке Аргентины. Абсолютно бредовая гипотеза.