— Нельзя же не спускать с детей глаз двадцать четыре часа в сутки. А для изгоя не бывает передышки.
— Ты можешь вспомнить, как именно над ним издевались?
— Однажды я стала свидетельницей одной сцены… Но это не слишком приятное воспоминание.
— Ничего. Мне не привыкать.
— Они поймали его во дворе, спустили штаны и трусы, а потом избили. Я еле сумела их остановить.
«Спустить штаны». Классический прием, который Пассан нередко наблюдал в школе, остался для него худшим воспоминанием, несмотря на все, чего он успел навидаться с той поры. Унижение одного ребенка, жестокость остальных. Этот детский «прикол» лишь подтверждал его давнюю мысль: издевка — первый шаг к преступлению.
— Не переживай, — добавила она. — Он наверняка все позабыл. Время лечит.
— Ты уверена?
— Вообще-то, с ним такое вытворяли постоянно.
Пассан не стал настаивать. Дети в приютах не хуже и не лучше других, но заброшенность, одиночество, душевные травмы их ожесточают. Уже тогда они начинают отыгрываться на жизни.
— В итоге, — продолжала Моника, — «Социальная помощь» с согласия судьи перевела его в приют на юге Франции. Всем нам стало легче. Под конец он сделался просто опасным.
— В каком смысле?
— Он умудрился стянуть у дантиста зубной элеватор. Как-то едва не выколол одному мальчишке глаз, а в другой раз попытался поджечь дортуар.
Уже тогда ему нравился огонь. Но этого маловато, чтобы обвинить его в четырех аутодафе в Девяносто третьем департаменте…
— Нам всем бы хотелось, чтобы такие дети были привязчивыми, — продолжала «Мами нова», засовывая в карман потухший окурок. — Чтобы они, как бы ни травили их товарищи, оставались невинными жертвами. Но Патрик и сам был одержимый. Он мучил птиц в курятнике и первый издевался над малышами. В нем было какое-то безграничное зло… Он ничем не интересовался, не хотел заниматься в школе. Воплощенное отрицание. — Она словно задумалась и затем прошептала: — Хотя, помнится, была одна книга…
— Что за книга?
— По-моему, она у нас так и осталась. — Моника резко поднялась, держа руки в карманах.
Она исчезла в доме. Пассан взглянул на часы — половина шестого, надо поторапливаться. Проверил сообщения: звонила Наоко. Уже в пятый раз за день — хотела знать, как продвигается расследование, вовремя ли он приедет вечером и ведется ли уже наблюдение на улице Клюзере.
Захрустел гравий — Моника вернулась. Не присаживаясь, протянула книгу, которую он сразу же узнал: «Пятнадцать мифологических историй», издательство «Готье-Лангеро».
— Он с ней не расставался, — пояснила воспитательница. — А когда уезжал, хотел взять с собой, но это запрещено уставом. Конечно, я бы ее ему отдала, но я тогда уехала в командировку на север Франции. А потом уже было поздно ее посылать: все сведения, касающиеся местонахождения воспитанников, конфиденциальны.
Пассан осторожно рассматривал книгу, восхищенный плотной бумагой и иллюстрациями Жоржа Пишара. Несмотря на солидный возраст, страницы сохранили белизну и плотность облатки. На суперобложке был изображен бородатый силач, словно вышедший из киностудии «Чинечитта», с кораблем на заднем плане, — наверняка Одиссей или Ясон.
У полицейского перехватило горло, стянуло настоящим морским узлом. Сколько вечеров он сам провел, запоем читая эту серию! Он вспомнил, как, забравшись на дерево, грыз мятные пастилки «Виши», листая страницы «Пятнадцати фантастических историй».
— Можно мне ее взять?
— Конечно.
— Спасибо, Моника. — Он тоже поднялся.
— Уже уезжаешь? Может, выпьешь чего-нибудь?
— Спасибо, но мне пора: сегодня вечером сижу с детьми.
— Как они? — В каждом мейле она спрашивала его о детях. — У тебя есть свежие фотографии?
В айфоне Пассана их было полно, но он предпочел солгать — ему и так уже достаточно разбередили душу, сейчас не время затрагивать семейные струны.
— Нет, к сожалению. — Он поцеловал ее и на прощание еще раз солгал: — Я скоро приеду.
— Ну конечно, — легко согласилась она. — Я мало что смогла рассказать. Это пригодится тебе в расследовании?
Не отвечая, он смотрел на обложку.
— Мы здесь делаем, что можем, — заключила она, — но все уже предначертано. — Наступила короткая пауза, наполненная зеленым ветром и золотистой пылью, затем Моника повторила: — Помни, Оливье: все предначертано с первых же лет. Для него, для тебя, для всех вас.
Укрывшись за машинами класса Е и С, он наблюдал за странными маневрами, которые развернулись на парковке перед автосалоном. В большом черном седане «Ауди-6» подъехал мужчина в фуражке. На крыше автомобиля вращалась мигалка. Выйдя из машины, он направился к двум ангелам-хранителям и жестом приказал им убираться. Они беспрекословно повиновались. Теперь он прикуривал сигарету, словно собираясь сам заступить на вахту.
Кто этот легавый? Новый следователь? Профессиональный убийца, подосланный Пассаном? Он бредит. Во французской полиции такого не бывает. Но внутри сработал сигнал тревоги. Было больше шести часов вечера. Он отослал своих служащих и остался один.
Вдоль позвоночника струился жгучий пот — не тот, которым исходишь в тренажерном зале, а тот, которым он истекал в дортуарах, когда был ребенком и каждое мгновение ждал нападения других. Он подумал о своем шофере, затем об автоматическом оружии, которое прятал в сейфе, но не двинулся с места, словно завороженный этим неожиданным появлением.
Мужчина продолжал спокойно курить, прислонившись к своему седану. Весь он с ног до головы выглядел каким-то серым. Его прямоугольное лицо напоминало бетонный блок. Сутулый и невыразительный, одетый в поношенную армейскую форму, которая к тому же была ему велика, он походил на зверя, порожденного городом. Зверя, который питается городом и обретает в его выхлопных газах, грязи и пыли подобие неуязвимости. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, а значит, по меньшей мере тридцать из них он провел на улице.
Отбросив наконец сигарету, полицейский двинулся в его сторону. Но даже на таком расстоянии он интуитивно, женским чутьем ощущал исходящую от пришельца угрозу.
Он поискал в кармане пульт, чтобы опустить металлический рольставень, но было уже поздно. Гость разглядел его сквозь стекло и махнул рукой, словно спрашивая, можно ли войти. Скрепя сердце он отпер дверь. Тот вошел в выставочный зал, точно припозднившийся клиент.
Они оглядели друг друга. В молчании машин, заполнявших просторное помещение, ощущалась почти божественная мощь. Бетонный лакированный пол сверкал под последними лучами заходящего солнца.
— Жан-Пьер Леви. — Серый человек ринулся в атаку. — Майор полиции парижского уголовного отдела. Я возглавляю расследование убийства Лейлы Муавад.