Кстати, именно к такому заключению пришли психиатры больницы Святой Анны, куда его срочно госпитализировали в январе 1999 года. Они диагностировали у Пассана истощение нервной системы. Проще говоря, он дошел до ручки. Вероятно, срыв был спровоцирован каким-то событием. Чтобы установить, каким именно, и не допустить повторения, ему прописали полное погружение в себя. Курс лечения был направлен на то, чтобы вскрыть его внутренний черный ящик.
Антидепрессанты. Успокоительные. Психоанализ… Он растормошил антитела, заполонившие душу, и очистил их. Его честь полицейского была спасена. На работе никто не догадался, чем именно он болел. Что касается личной жизни, то они расстались друзьями. Вскоре у Пассана появился новый стимул жить: он встретил Наоко.
Наконец Сандрина въехала на больничную парковку. Издали разглядела нужное ей здание. В лифте до нее дошло, что она буквально обливается потом. Опять эта вонь… Она забыла прихватить духи. Ну и пусть, пожала она плечами. Все уже в прошлом.
Коридор. Жара. Запахи эфира, дезинфицирующих средств и мочи. Ежедневное посещение больницы Святого Антония окончательно избавило ее от страха перед медицинскими учреждениями. Отныне она могла бы провести отпуск в морге, не испытывая ни малейшего неудобства.
Она постучала в дверь палаты Пассана. Тишина. Сандрина приоткрыла дверь и боязливо заглянула внутрь.
— Привет.
Его было не узнать: часть волос сгорела, голова обмотана бинтами, на лице повязки из зеленоватой марли, прикрепленные белым лейкопластырем. Сандрина отказалась от идеи чмокнуть его в щеку и села на стул возле кровати, даже не сняв пиджак. Повисло молчание. С людьми, которых слишком хорошо знаешь, вечная проблема — не о чем говорить.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она, устав молчать.
Он качнул головой: нет.
— Болит?
Он неопределенно помотал головой: то ли да, то ли нет.
— Долго еще тебя здесь продержат?
— Сутки. Потом снимут повязки. Ну, я надеюсь, что снимут.
Казалось, у него обгорело не только лицо, но и голос. Сандрине хотелось расспросить о том, что произошло вчера, разузнать подробности о смерти Гийара, но она не стала и пытаться: все равно правды не скажет.
— Я думаю про Наоко, — сказал он, словно предлагая ей тему беседы.
— Молодец, — шутливо отозвалась она.
— Вчера, перед тем как это все случилось, мы с ней виделись у нас в саду.
— В знаменитом дзенском саду?
Она никак не могла бросить свой ироничный тон. Но Пассан ее, похоже, не слушал. Он разговаривал сам с собой.
— Она мне показалась такой… красивой.
— А других новостей у тебя нет?
Он поднял на нее глаза — щелочки в просветах между бинтами.
— Я хочу сказать… — Он с усилием дышал через толстые слои марли. — Понимаешь, это как будто услышать по радио старую песню. Которую знаешь наизусть и давно в нее не вслушиваешься. А потом наступает миг… Сидишь себе за рулем, и вдруг тебя как окатит.
— Ну и? — В ее голосе прорвалось раздражение. — Вы что, раздумали разводиться?
Он медленно помахал рукой. Она уже жалела, что дала волю эмоциям.
— Наоборот, — прошептал он. — Но вчера я был так счастлив… Как будто увидел женщину, которую люблю. А не чужого человека, с которым вынужден жить под одной крышей.
Они снова замолчали.
— Когда бываешь в Японии, — продолжил он после паузы, — тебя так и кидает из стороны в сторону. То вдруг кажется, что ты попал на Марс. А в следующую секунду, стоит услышать чью-то реплику, заметить какую-нибудь деталь, и понимаешь, что ближе японцев у тебя никого нет.
— К чему ты ведешь?
— Я десять лет прожил с Наоко в таких вот шараханьях.
— В том-то и состоит ее прелесть.
Он что-то пробурчал себе под нос, а потом произнес уже вполне членораздельно:
— Я в последний раз целовал ее два года назад. И у меня было ощущение, что я целую собственную руку.
Сандрина подвинулась к нему. Когда она заговорила, в ее голосе прорывались интонации священника, принимающего исповедь:
— Не понимаю, зачем ты все это ворошишь. У тебя масса более срочных забот. Тебе надо поправиться…
Она оборвала себя на полуслове. Пассан лежал, уронив подбородок на грудь, и спал — как будто из него разом откачали весь воздух. Она испуганно вздрогнула: он выглядел как мертвец.
Сандрина взяла сумку, поднялась и несколько мгновений стояла возле кровати. Она не чувствовала ничего: ни сострадания, ни дружбы.
Но главное ей стало ясно: Пассан больше не сможет помешать осуществлению ее плана.
— А папа приносил телевизор в спальню!
— Папа может делать то, что считает нужным. Но у меня телевизор всегда стоит в гостиной. А в спальне надо бай-бай!
У Наоко не было сил разговаривать с сыновьями по-японски. Она поплотнее укрыла одеялом Хироки. Мальчик уже снова улыбался.
— Как там папа? Ему лучше? — На пороге ванной комнаты появился Синдзи.
— У папы все отлично.
— А мы к нему поедем?
— Он сам к нам приедет. Завтра его выписывают.
Синдзи покачал головой, не выпуская изо рта зубной щетки. Наоко окинула его взглядом: крошечная фигурка в голубой махровой пижаме на фоне душевой шторы с рисунками лягушек и кувшинок. Каждый раз ее охватывало одно и то же ощущение чуда. Неужели она все-таки совершила это? Вопреки всему. Чудо, подлинное чудо!
— А ну, быстро в постель! — прикрикнула она, заглушая в себе волнение.
Синдзи прыгнул в кровать. Еще одна серия поцелуев. Они с мальчиками договорились: она предложила, чтобы вместо ежевечерней сказки они пятнадцать минут посмотрели перед сном телевизор. Мальчишки удивились, но согласились, причем с восторгом. В общем и целом Наоко была против телевизора, равно как и против компьютерных игр и Интернета. Ей казалось, что от всего этого мало пользы, — никакой пищи воображению. Но сегодня вечером она действительно чувствовала себя без сил. О том, чтобы выдумывать для каждого свою историю и, глотая ком в горле, рассказывать ее на японском языке, не могло быть и речи.
Она выключила верхний свет.
— Только дверь не закрывай!
— И лампочку мою не выключай!
В глубине души Наоко испытывала к ним огромную благодарность — они вели себя точно так же, как и каждый вечер.
— Ладно, ладно.
Она послала им воздушный поцелуй и пошла в свою комнату. Опять Диего куда-то запропастился. В кои-то веки от собаки могла бы быть польза… Наоко пустила в ванной воду. В голове беспорядочно крутились вопросы. А что, если в дом проникал вовсе не Гийар? Что, если это кто-то из своих? Запах мокрого кедра подействовал на нее успокаивающе, и она чуть расслабилась. Стянула волосы и заколола в пучок.