Почти в ту же секунду в руках Аюми появился меч. Наоко даже не видела, когда та успела его вытащить из-за пояса. Из чего следовало два вывода: первый — ее немая подруга не прекращала тренировок, и второй — у Наоко нет шансов.
Аюми медленно опустила свой изогнутый клинок и острием начертала на песке несколько иероглифов. Дурацкая игра в фольклор продолжалась.
Наоко проследила взглядом за линиями на песке: «Слишком поздно».
Убийца отточенным жестом, слегка надавливая на лезвие большим и указательным пальцем, убрала оружие в ножны. Наоко вспомнила: Аюми владела клинками семнадцатого века, изготовленными в эпоху Генроку, в период Эдо. Их подарил ей отец. Меч Наоко не мог с ними сравниться. Хотя и передаваемый в семье по наследству, он не имел столь долгой и славной истории, да и качеством закалки стали намного уступал шедеврам кузнечного искусства, которые принадлежали Аюми.
Соперница указала на темную скалу в форме обелиска, и обе женщины двинулись по направлению к ней. Их разделяло метров пятьдесят. Они вышли на ровную песчаную площадку, которую справа ограничивали черные каменные глыбы, слева — близко подступавшие сосны. Наоко покорно брела за Аюми, понимая, что та все рассчитала заранее. Где еще им было сражаться, если не здесь? Именно на этом острове они когда-то совершили кровный обряд, поклявшись друг другу в вечной верности.
Аюми остановилась. Тень от скалы падала на ее волосы и одежду, лишь лицо, зачерненное в верхней трети густой челкой, белело в полутьме. Одно движение — каждый, кто видел фильмы про самураев, узнал бы его, — и в ее правой руке словно сам собой материализовался кожаный ремешок. Она закусила один его конец и обернула ремешком плечи, чтобы рукава не мешали.
Соперницы одновременно выхватили из ножен оружие, присели на пятки и воздели мечи, сблизив острия. Сколько лет прошло с тех пор, как Наоко в последний раз проделывала эти движения?
Несколько мгновений они просидели так, замерев. Обычно в эти секунды противники оценивают друг друга, прикидывают, на что каждый способен. Но Наоко знала Аюми двадцать пять лет. И как теперь выяснилось, кардинально ошиблась в оценке подруги.
Женщины одинаковым движением вскочили на ноги. Боевая стойка — камаэ — не сводится к ожиданию. Только со стороны может показаться, что противники ничего не делают — на самом деле они уже вступили в схватку. Аюми начала медленно перемещаться в сторону. Наоко развернулась всем корпусом, следуя за осью движения соперницы. Такова суть учения нитэн: в начале боя меч становится своего рода чувствительной антенной, улавливая угол будущей атаки и силу удара.
В последний миг Наоко успела воздеть меч и парировала удар — стремительный и мощный. Затем еще один. И еще. И вот они снова замерли в стойке, на расстоянии трех метров друг от друга. С некоторым опозданием Наоко поняла, что еще не убита и даже не ранена. Перед глазами плясали отблески стали. Капли дождя казались пылающими искрами. Она ни о чем не думала, не выстраивала стратегию и тактику боя. Ее спасли рефлексы, мышечная память. Память нервов…
Аюми снова принялась медленно обходить ее по кругу, но на сей раз держала меч обеими руками, высоко над головой. Она сейчас напоминала беспощадного судию, явившегося решать, кому жить, а кому умирать. Наоко поворачивалась следом, держа меч опущенным. Ей было тепло. В душе зародилось крохотное зернышко надежды. Она выстояла в первой атаке, может быть, она вовсе не так слаба, как ей казалось…
Аюми сделала выпад; Наоко отступила. Это был сигнал. Она сосредоточилась и высвободила свою силу. Почувствовала, как энергия ци исходит из живота и бедер, струится по рукам и насыщает мощью лезвие клинка. Наоко нанесла удар. Второй. Третий. Больше трех ударов подряд нанести не способен никто — у человека всего две ноги.
Они чуть разошлись. В воздухе запахло разогретым металлом. Аюми не шевелилась, меч по-прежнему держала кверху. Ее немота сейчас действовала на Наоко особенно угрожающе. В кэндзюцу противники кричат. Крик — знаменитое «киа!» — играет решающую роль. Он бьет по врагу с не меньшей силой, чем сталь. Но Аюми кричать не могла, и это, как ни парадоксально, придавало ей дополнительные силы.
Аюми прыгнула вперед. Нанесла удар сбоку — «до». Отступила. Еще одна атака — два удара слева, один в лицо. Лобовая атака — «мэн». Наоко отражала каждый удар, мастерство вернулось к ней. Аюми наступала, следуя учению Мусаси, то есть метила в жизненно важные точки: яремную вену, запястье, сердце, гортань, печень…
Она отступила. Наоко перешла в наступление, не желая упускать инициативу в этой пляске смерти. Надо измотать соперницу, пусть ценой риска для собственной жизни. Шагнуть на край бездны… Удар. Второй. Третий…
Аюми отпрыгнула еще на шаг. Или это Наоко отступила назад? Кто из них окажется выносливее? Да еще этот дождь… Наоко пока не получила ни одной раны, но она слишком хорошо владела языком клинков, чтобы понимать: в этой схватке ей не победить. Все, что в ее силах, — это продержаться как можно дольше. Сражаться до конца. Ради своих детей.
Новая атака. Наоко чувствовала, как вибрируют ее пальцы, сжимающие оплетенную кожей рукоятку меча. Пропадало дыхание, из глаз катились слезы, кровь горела огнем. В то же время ее охватило нечто похожее на опьянение: в таком состоянии бились самураи, ведомые чувством долга и стремлением к саморазрушению.
Она издала крик и нанесла Аюми удар в бок. Отскочила и перешла в лобовую атаку. Аюми взмахнула мечом. Наоко ударила еще раз, но пробиться сквозь защиту Аюми было невозможно. Казалось, она не перемещается по земле, а летает над схваткой.
Наоко споткнулась, потеряла равновесие, но чудом удержалась на ногах, прижавшись к черной скале. Ощутила влагу у себя на ладони. Это был не дождь. Это была кровь. А Аюми уже опять наступала.
От столкновения клинков Наоко пронзила дрожь. Все, это конец. Металл не выдержал удара. Говорят, меч тем прочнее, чем сильнее любовь к нему владельца. Наоко никогда не ухаживала за своим мечом, и сейчас это пренебрежение будет стоить ей жизни. Она отбросила катану и сунула руку в карман — за кайкеном.
Одновременно она отпрыгнула. Еще доля секунды — и меч Аюми обрушился бы на нее.
Аюми извлекла из-за пояса второй меч. Теперь у нее были вооружены обе руки — это особенность школы Миямото Мусаси. Стремительность, с какой она двигалась, казалась невероятной, сверхчеловеческой. Наоко упала на землю. Ей все никак не удавалось вытянуть руку из кармана.
Как была, на четвереньках, она переползла к скале и забилась в узкую щель. Клинок меча последовал за ней, звеня от соприкосновения с гранитом. Наоко пришла на ум игра в «камень-ножницы-бумагу»: камень тупит ножницы, бумага обертывает камень, ножницы режут бумагу… Аюми схватила ее за ноги и поволокла наружу. Наоко изогнулась и посмотрела в лицо врагу. На нее глядела бесстрастная маска с узкими, словно процарапанными, прорезями глаз.
Не раздумывая, Наоко замолотила обеими ногами, но Аюми крепко держала ее за щиколотки. Когда та вытащила ее из жалкого убежища, до Наоко вдруг дошло: сопернице, чтобы добраться до нее, пришлось выпустить из рук мечи. Тогда она бросилась на Аюми и зубами вцепилась ей в щеку, но Аюми ухватила ее за волосы и оторвала от своего лица.