– Подтверждаю, авария у ворот Пасси, тяжелая… Где эти чертовы врачи?
Мелкий дождь брызгал Диане в лицо. Пожарный продолжал орать:
– Есть пострадавший. Мальчик. Ну… Он дышит, но…
Пожарный не закончил фразу, кинул рацию на сиденье и побежал навстречу фургону, выезжавшему из-за стены дождя. Диана прочла блестевшие на кузове буквы: это была парижская «скорая» из больницы имени Неккера. Диана вздрогнула, возвращаясь к жизни. Секунду назад она стояла окаменевшая, опустошенная. Теперь у нее появилась надежда. Надежда на спасение. Сердце бешено колотилось в груди, она не спускала глаз с медиков «скорой», которые бежали спасать ее сына.
Диана побежала следом за врачами, и ей удалось проникнуть за полицейское оцепление. Она прижалась к кабине грузовика. Бензин и смазка, не смешиваясь с дождевой водой, растеклись по асфальту пленкой. Оранжевый свет фар отражался от ее маслянистой поверхности. Все спасатели сгрудились у прицепа, загородив Люсьена от матери.
Она подошла поближе, заставляя себя смотреть. Ее била дрожь, но какая-то внутренняя сила помогала ей держаться и напрягать зрение. Наконец она разглядела хрупкую фигурку сына. У Дианы подкосились ноги, когда она увидела рану на голове Люсьена, лужицу черной крови и ободранную до мяса кожу под вырванными с корнем волосами. Она опустилась на колено: под грузовиком рядом с ее сыном лежал скрюченный в три погибели мужчина и что-то рычал в рацию:
– О'кей. У меня здесь ушиб мозга. Наверняка двусторонний. Так. Мне срочно нужен педиатр. Немедленно! Вы записываете?
Диана сжала губы. Ей казалось, что слова впечатываются в ее плоть, обжигают кожу. Врач выбрался из-под стального чрева грузовика. Поверх белого халата на нем была куртка.
– Кома, именно так… По шкале Глазго…
Он молниеносным жестом поднял веки мальчика, пощупал пульс на шее и запястьях.
– …четыре.
Он снова заглянул Люсьену в глаза.
– Подтверждаю: четыре по шкале Глазго. Педиатр выехал? – Он осмотрел руку мальчика и добавил: – Открытый перелом правого локтя. Скальпированная рана головы. Неопасная. Следующий сеанс связи через десять минут.
Стоявший рядом с ним медбрат торопливо открывал откидной клапан рюкзака на липучке, другой сворачивал одеяла и отгораживал раненого ребенка искореженного металла. Пожарные натягивали тенты, чтобы защитить медиков от дождя. Никто не обращал на Диану ни малейшего внимания.
Врач начал массировать челюсти Люсьена, осторожно оголяя его шею. Фельдшер надел ему шейный корсет, и доктор одним движением защелкнул его.
– Хорошо. Интубируем.
В его руке как по волшебству появилась прозрачная трубка, он ввел ее в приоткрытый рот мальчика, а второй фельдшер поставил катетер в левую руку Люсьена. Они действовали, повинуясь рефлексам, выработанным за годы работы в экстремальных условиях.
– Какого черта вы тут делаете?
Диана подняла глаза. Врач не стал дожидаться ответа – пелена дождя не скрыла от него отчаяния во взгляде женщины – и нетерпеливо спросил:
– Сколько ему лет?
Она. что-то пролепетала, потом повторила – громче, перекрывая шум дождя:
– Шесть или семь.
– Шесть или семь?! – рявкнул врач. – Вы издеваетесь?
– Он мой приемный ребенок. Я… я только что его усыновила. Всего несколько недель назад.
Доктор собрался было что-то сказать, но передумал. Он расстегнул курточку Люсьена, приподнял свитер. У Дианы перехватило дыхание: тело Люсьена было черным. Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем она поняла, что это не кровь, а машинное масло. Врач вытер марлей грудь мальчика и спросил, не поднимая глаз на Диану:
– Знаете его анамнез?
– Что-что?
Он сварливо пояснил, приклеивая пластырем электроды к груди маленького пациента:
– Чем болел ваш сын? Что вам вообще известно о состоянии его здоровья?
– Ничего.
– Вы сделали ему прививку от столбняка?
– Да. Две недели назад.
Врач протянул проводки второму фельдшеру, тот подключил их к ящику в черном холщовом чехле, а доктор надел на руку мальчика браслет тонометра. После сигнала еще два провода присоединили к другому аппарату.
Пожарный в огромных перчатках и накинутой на плечи куртке нырнул под навес. За его спиной Диана увидела медленно двигавшийся задним ходом грузовик с надписью «Техпомощь» на борту. Работавшие под дождем люди тянули к месту аварии непонятные орудия, гидравлические домкраты на тележках, другие, одетые в огнеупорные костюмы, выстраивались полукругом, держа наизготовку огнетушители. Наступление готовилось по всем правилам.
– Начинаем?
Врач, обливаясь потом, не ответил. Снова послышался треск отдираемых липучек. В руках у фельдшера появился еще один монитор. На экране замерцали зеленые кривые и цифры. Диане показалось, что происходит нечто невозможное: она увидела, как пульсирует жизнь. Жизнь Люсьена.
– Так мы начинаем или как?! – Пожарный сорвался на крик.
Врач уперся тяжелым взглядом в его стеганую куртку:
– Нет. Ждем педиатра.
– Невозможно. – Он кивнул на залитое маслом полотно дороги. – Через минуту здесь все…
– Я на месте.
Под навесом появился еще один врач. Всклокоченные волосы, бледное лицо, одет еще небрежнее врача «скорой». Между докторами состоялся короткий диалог, из которого Диана не поняла ни слова. Педиатр склонился над Люсьеном и приподнял ему веки:
– Черт…
– Что?
– Мидриаз. Зрачок расширен.
Возникла короткая пауза. Пожарный удалился. Техника неотвратимо приближалась.
– О'кей. – Педиатр наконец принял решение. – Полное обезболивание. Где рация?
Пока его коллега и фельдшеры выполняли предписание, он связался с больницей:
– Новые данные о пострадавшем в дорожной аварии. Готовьте операционную в неврологии. Более чем вероятна гематома мозговых оболочек. Повторяю: ГМО в одном из полушарий! – Он сделал паузу. – Понадобится вмешательство нейрохирурга и лечение ушиба мозга… – Еще пауза. – Да не знаю я! Точно могу сказать одно: мидриаз мы уже имеем. Черт, малышу нет и семи! Дагер. Нам нужен Дагер! Никто другой не справится!
Снова появился пожарный. Врач «скорой» коротко кивнул, и через несколько секунд их опять окружили. Санитары обложили мальчика войлочными одеялами и холщовыми подушками. Ножи домкратов въехали под раму грузовика.
– Вы должны отойти, – шепнул Диане спасатель.
Она бездумно кивнула и бросила последний взгляд на сына: обложенный одеялами Люсьен лежал между деревянными щитами, в тряпичных очках – глазной повязке.