– Он действительно пережил это состояние, но дело в другом.
– ЧТО еще случилось?
– Не пугайтесь!
Роман уловил в голосе Дианы панические нотки и поспешил ее успокоить:
– Никакой опасности для ребенка нет.
– Что происходит? – повторила Диана, чеканя слоги.
– По телефону объяснять слишком долго. Вы должны увидеть все своими глазами. Это очень… наглядно.
– Я буду через три часа, – отрезала Диана и повесила трубку.
Она неожиданно почувствовала, что задыхается. Волосы слиплись от дождя, воротник пропитался потом. Она снова и снова спрашивала себя: как могли дети, находившиеся на расстоянии восьмиста километров друг от друга, пережить одинаковый кризис? Что за новый феномен обнаружил антрополог?
14.30. Диана бросила взгляд на входную дверь, ожидая увидеть свору жандармов. Ее начнут допрашивать о происхождении Лгосьена и о смерти Ирен Пандов, чье тело наверняка скоро найдут.
Она должна вернуться в Париж и увидеть своего мальчика. Нужно все рассказать Патрику Ланглуа – только он способен прикрыть ее, защитить от равнодушной машины закона. Она набрала мобильный лейтенанта. Он не дал ей произнести ни слова.
– Куда вы снова провалились, черт бы вас побрал? – рявкнул он.
– Я в Ницце.
– Что вы там забыли?
– Мне нужно было кое-кого повидать…
– А я решил, что вы попросту сбежали, – с облегчением в голосе признался сыщик.
– С чего мне скрываться?
– С вами ни за что нельзя поручиться.
Диана помолчала, ощутив, что между ними возникли доверие и близость, каких она никогда ни к кому не чувствовала. Боясь разрыдаться, она быстро проговорила:
– Я очень волновалась, Патрик.
– Неужели?
– Мне не до шуток. Нам нужно встретиться. Я должна все вам объяснить.
– Как скоро вы можете быть в Париже?
– Через три часа.
– Жду вас у себя в кабинете. У меня тоже есть новости.
– Какие?
– Жду вас.
Диана уловила в голосе лейтенанта тревогу и снова спросила:
– В чем дело? Что вы раскопали?
– Объясню при встрече. Но будьте очень осторожны, берегите себя.
– Почему вы так говорите?
– Возможно, вы увязли в этом деле глубже, чем я предполагал.
– Ка… как это?
– До встречи в префектуре.
Она вышла из кабины и направилась к дверям. Ветер гнал по мостовой сухие красные листья. Садясь в машину, Диана подумала, что сама осень готовит ей ловушку.
Диана Тиберж добралась до больницы Неккера к восьми часам вечера. Ждавший ее Дидье Роман пребывал в состоянии крайнего возбуждения. Она захотела увидеть Люсьена, но антрополог возразил:
– С ним все в порядке, поверьте. А у нас срочное дело.
Роман потащил Диану к корпусу Лавуазье, и она ощутила смутную тревогу. Слишком много ужасных воспоминаний было связано с этим зданием.
Когда антрополог повел ее к залу сканирования, у Дианы от страха перехватило горло. Она шла вдоль белых стен со слепящими лампами дневного света, и ей казалось, что это прямая дорога в ад, к новым страданиям и насилию. Ученый на ходу начал объяснять ей, в чем дело:
– Я кое-что заметил, когда делал первые обследования, но не хотел вас пугать.
Диана с трудом удержалась от смеха. Ситуация и впрямь была гротескной: окружающие составили заговор, решив ни при каких обстоятельствах не нарушать ее безмятежного покоя.
Они вошли в набитую техникой кабину, и Роман сел за главный компьютер, совсем как судебный медик в ночь убийства Рольфа фон Кейна. Он сказал, щелкнув мышью:
– Как говорится, лучше один раз увидеть… Диана стояла, прислонившись спиной к одной из металлических стоек, и уже приготовилась увидеть изуродованные внутренности немца, но, к ее великому удивлению, на экране появилось контрастное изображение двух ладоней. Это были ладони ребенка, тонкие, белые и как будто отполированные.
Роман молча вывел на экран следующую картинку – те же руки ладонями вверх – и увеличил изображение кончиков пальцев с капиллярным узором.
– Я уже изучал дерматоглифы Люсьена и обнаружил нечто вроде шрамов. Они находились под первыми слоями эпидермиса и показались мне очень старыми. Как будто… поверх успела нарасти новая кожа, понимаете?
Роман многократно увеличил узоры на пальцах, и Диана увидела крошечные вертикальные и косые линии, не вписывающиеся в привычный рисунок завитков.
– Сестра Феррер заметила, что эти аномалии проявляются сильнее, когда подскакивает температура. Она поставила в известность Дагера, он убедился, что кончики пальцев Люсьена действительно краснеют, и позвонил мне. И тогда я понял, что происходит.
Отпечатки пальцев занимали теперь всю поверхность экрана монитора, и бороздки были видны совершенно четко. Они напомнили Диане царапины – помарки…
– Эти шрамы находились под внешними слоями кожи. Белыми они остаются, потому что это шрамы от ожогов. Мертвый эпидермис, куда не поступает кровь. Жар усиливает контраст между температурой снабжаемой кровью плоти и шрамами. Классический случай: некоторые стигматы лучше видны, когда у вас высокая температура.
Диана разглядывала тонкие черточки и видела в них какие-то буквы. Полустертые и перевернутые, как в зеркале. Антрополог угадал ход ее мыслей.
– Сначала я подумал, что буквы могли быть написаны раскаленной иглой, – объяснил он. – Но эти надписи сделаны в обратном порядке, и я решил, что их можно будет расшифровать, отпечатав на бумаге – тогда они перевернутся, – и попытался использовать пропитанную чернилами губку…
На экране появилось новое изображение.
– Вот что у меня получилось. Как видите, надпись не изменилась. Это нерешаемая задача.
Диана вцепилась в металлический поручень, чувствуя, как по жилам разливается огонь. Роман вывел на монитор следующую картинку: черные ладони с крошечными белыми черточками на пальцах.
– Инфракрасное изображение. Надпись видна гораздо яснее из-за разницы температур живой ткани и шрамов. Тут-то я и понял, с чем мы имеем дело.
– Ну, и…
– Буквы не латинские. Это кириллица.
Увеличенные знаки заполнили экран: цифры и славянские буквы. Диана спросила охрипшим голосом:
– Что… что означает надпись?
– Она сделана по-русски. Это дата. Вот ее перевод: 20 ОКТЯБРЯ 1999 ГОДА.