— Никакое правительственное помилование мне не поможет.
Горе, прозвучавшее в голосе Ваньи, заставило Май-Бритт оставить собственные мысли.
— Что ты имеешь в виду?
Ванья не отвечала. Просто сидела, молча глядя на картину. Май-Бритт вдруг захотелось утешить ее, сказать что-то хорошее, поддержать ее так, как Ванья всегда поддерживала ее. Она торопливо искала слова.
— Но ты не виновата в том, что случилось.
Глубоко вздохнув, Ванья обхватила руками голову.
— Если бы ты знала, как мне хотелось спрятаться именно за этим выводом — сказать, что все произошло без моего участия. Взвалить всю вину на Эрьяна.
Май-Бритт заговорила еще торопливее:
— Но он действительно во всем виноват!
— То, что он делал, было отвратительно, такое нельзя прощать. Но ведь это же не он… — Ванья замолчала и прикрыла глаза. — Столько лет прошло, а я по-прежнему не могу сказать это вслух. У меня все тело начинает болеть.
— Но он тебя вынудил, он заставил тебя это сделать. Это был единственный выход, который он тебе оставил. Ты же сама мне так написала.
— Речь обо всех этих годах. О годах, на протяжении которых я позволяла ему это вытворять. Все началось задолго до рождения детей. Я даже в свое время написала об этом статью. О том, что уходить нужно после первого же удара.
Она снова замолчала.
— Не думаю, что кто-нибудь сможет понять, насколько мне было стыдно, что я позволяю ему все это. — Ванья прикрыла лицо руками.
Май-Бритт хотелось что-нибудь сказать, но она не находила слов.
— Знаешь, в чем была моя главная ошибка?
Май-Бритт медленно покачала головой.
— Вместо того чтобы бороться, я начала относиться к себе как к жертве. И тем самым позволила ему победить, я как будто перешла на его сторону и разрешила ему делать все, что угодно, потому что жертве не остается ничего, кроме подчинения, жертва не способна изменить ситуацию. У меня не хватило сил для того, чтобы оказать сопротивление, я ведь привыкла к этому еще с детства.
Май-Бритт вспомнила дом, в котором выросла Ванья. Дом, в котором Май-Бритт пряталась от бдительного ока Господня. Дом, в котором царил блаженный беспорядок. Все знали, что отец Ваньи пьет, но чаще всего он был веселым и не внушал никакого страха. Только шутил по-дурацки. Мать Ваньи она видела редко. Та, как правило, сидела у себя в спальне, а они старались не беспокоить ее.
— Меня отец не бил, но он бил мать, что по сути одно и то же.
Ванья снова посмотрела на картину и замолчала.
— Когда он открывал дверь, я никогда не была уверена, кто вернулся — папа или тот другой, который выглядит точно так же, но которого я совсем не знаю. Однако стоило ему сказать хотя бы слово, и все сразу становилось ясно.
Май-Бритт ничего не знала. Ванья ни разу и словом не обмолвилась о том, что происходило у нее дома.
— Нельзя забывать о том, что Эрьян вырос в таких же условиях, у него тоже был отец, который бил мать, и мать, которая это позволяла. Сейчас я часто спрашиваю себя, где та точка, с которой все началось. Если найти ее, становится легче, и тебе проще понять, почему люди совершают непростительные поступки.
В комнате снова стало тихо. Снаружи светило солнце, и его лучи проникли в помещение сквозь щели в жалюзи. Май-Бритт рассматривала полосатые тени на противоположной стене. Потом глубоко вздохнула и, набравшись смелости, задала вопрос, который ей очень хотелось задать:
— Ты боишься смерти?
— Нет. — Ванья ответила без колебаний.
Май-Бритт посмотрела на свои сложенные на коленях руки. Медленно кивнула.
— Я рассуждаю так. Умереть ничуть не страшнее, чем вообще не родиться на свет. Разница лишь в том, что во втором случае твое тело так никогда и не побывало на земле. Умереть значит вернуться туда, где мы были раньше.
Май-Бритт почувствовала, что по лицу текут слезы. Так хотелось найти утешение в словах Ваньи, но она его не находила. Она должна успеть, это ее единственная возможность. Она вдруг четко представила себе все, что должна сделать. И немедленно, опасаясь, что случайное сомнение ей помешает, начала рассказывать. Ничего не приукрашая, ничего не пропуская, обращая в слова всю чудовищную правду. Все, что было. Все, что она совершила.
Ванья слушала молча. Не перебивая. И Май-Бритт призналась во всем, утаив только одно — ничего не рассказала о своих планах. О долге, который обязана исполнить.
Иначе ей на это не хватит смелости.
Когда Май-Бритт замолчала, Ванья задумалась. Солнце за окном исчезло, стерев тени со стены. Май-Бритт слышала удары собственного сердца. С каждой минутой молчание Ваньи становилось все более угрожающим. Май-Бритт со страхом ждала ее слов, ее реакции. Что, если и Ванья ее осудит, не примет ее оправданий. Дело не только во лжи. Теперь, когда Май-Бритт поняла, сколько утрат выпало на долю Ваньи, собственный выбор показался ей отступничеством. И она с ужасом поняла, что на ней лежит еще одна вина.
— Знаешь, Майсан, ты, наверное, даже не представляешь, насколько ты была важна для меня все эти годы, как много для меня значило, что ты у меня есть.
У Май-Бритт даже дыхание перехватило от неожиданности.
— Я очень расстроилась, когда ты оборвала всякую связь, не сообщив новый адрес. Поначалу мне казалось, ты по какой-то причине на меня обиделась, и я никак не могла понять, что я сделала не так. Я написала твоим родителям, сообщила им, что ищу тебя, но ответа не получила. Потом прошло время и… ну да, и все сложилось так, как сложилось.
То, что говорила Ванья, было настолько удивительным, что Май-Бритт не могла найти слов. Неужели ока была важна для Ваньи? Нет, все наоборот. Из них двоих Ванья была сильной, и Май-Бритт в ней нуждалась. Потому что Май-Бритт слабее. Так было всегда.
Ванья улыбалась.
— Но я всегда думала о тебе. Наверное, поэтому мне этот сон и приснился.
Какое-то время они сидели, молча глядя друг на друга. Прошло столько времени, но почти ничего не изменилось. В самом деле.
— Может, займемся чем-нибудь вместе, когда я выйду?
Май-Бритт вздрогнула, а Ванья добавила:
— Ты ведь единственная, кого я там знаю.
Вопрос был настолько неожиданным, а мысль такой ошарашивающей, что Май-Бритт растерялась. Сказанное Ваньей подразумевало нечто куда большее. Оно сломало все представления Май-Бритт о том, что есть и что будет. Неужели Ванья на самом деле хочет, чтобы она была рядом, нуждается в ней и по собственной инициативе спрашивает, не смогут ли они сделать что-нибудь вместе в день, когда это станет возможным?
Но это невозможно. Этого никогда не будет. В день, когда Ванья получит свободу, Май-Бритт не будет в живых. Она ведь так решила.