Мелани противилась планам отца, хотя ее прельщала мысль о том, что она будет работать вместе с братом. Неугомонный паренек превратился в общительного юношу, и ничто в нем не напоминало их ожесточенного отца. Если ломался нож комбайна, Гарольд проклинал судьбу, а Дэнни спрыгивал из-за штурвала, убегал и вскоре возвращался с упаковкой пива и сандвичами для неожиданного пикника. «Да починим мы к вечеру эту заразу, а сейчас давай поедим».
Одно время Мелани считала, что такая судьба устроит ее. Прошла заочный курс по сельскому хозяйству и даже отправила в газету глухих статью о глухоте и жизни на ферме.
Но прошлым летом Дэнни попал в аварию, и у него пропало и желание, и возможность работать. А Черрол-старший, нуждавшийся в наследнике, обратил взгляд на Мелани. Да, она была женщиной (недостаток серьезнее, чем глухота), но образованной и трудолюбивой.
Он надеялся, что дочь станет его полноценным партнером. А почему бы и нет? Она с семи лет сидела в кондиционированной кабине большого комбайна, помогала отцу разбираться в бесчисленном количестве передач. Надевала очки, маску и перчатки, как заправский сельский хирург, наполняла бак аммиаком, ходила с ним на собрания Объединения сельхозпроизводителей и сопровождала в такие места, которые знали только местные жители. Там прятались нелегальные иммигранты, рассчитывая получить поденную работу во время сбора урожая.
«Господь определяет нам место, где жить. Твое место здесь, чтобы ты по силам трудилась и твоя проблема не доставляла тебе неприятностей. Такова воля Божья… Как ни крути, тебе надо возвращаться домой».
«Скажу ему, — подумала Мелани. — Уж если не говорила ни одной живой душе, то скажу хотя бы де л’Эпе».
— Хочу вам признаться.
Он безмятежно посмотрел на нее.
— Это что-то вроде исповеди.
— Ты еще слишком молода, чтобы исповедоваться.
— После декламации в Топике я не собиралась сразу возвращаться в школу. Хотела поехать в Сент-Луис навестить брата. Он лежит в больнице. Завтра ему будут делать операцию.
Де л’Эпе кивнул.
— Но перед тем как отправиться туда, я планировала кое-что в Топике. У меня там назначена встреча.
— Расскажи.
А надо ли? Рассказывать или нет?
«Расскажу, — решила она. — Так будет лучше». Но только собралась открыть рот, как что-то помешало.
Запах реки?
Стук приближающихся шагов?
Брут?
Встревожившись, Мелани открыла глаза. Ничего подобного — в здании все было спокойно. Никого из троих преступников рядом не оказалось. Девушка снова закрыла глаза и попыталась вернуться в музыкальную комнату, но де л’Эпе исчез.
— Где вы? — крикнула она, но тут же вспомнила, что, хотя ее губы шевелятся, она больше не слышит слов. — Я не хочу уходить. Пожалуйста, вернитесь…
И вдруг Мелани поняла, что из музыкальной комнаты их выгнал вовсе не ветер с реки, а ее собственное «я». Она оробела, смутилась и больше не хотела исповедоваться.
Даже человеку, готовому слушать все глупое и дурное, что бы она ни говорила.
Они заметили вспышку света примерно в пятидесяти ярдах.
Джо Силберт и Тед Биггинс неслышно шли по полю слева от здания бойни. Силберт показал туда, где блеснули то ли окуляры бинокля, то ли что-то из снаряжения на поясе бойца группы спасения заложников, отразив белый свет галогенных прожекторов.
Биггинс счел вспышку слишком яркой.
— Не иначе блик на линзах бинокля, — озабоченно заметил он.
— И что мне теперь — бежать затыкать им рты? — осведомился его коллега. Силберту отчаянно хотелось курить. Они шли лесом, пока не оказались на открытом пространстве. Силберт посмотрел в видоискатель камеры и перевел трансфокатор на максимальное приближение. Бойцы скрывались в подлеске напротив бойни. Один прятался за школьным автобусом рядом со зданием — фактически под самым окном.
— Неплохо справляются, — прошептал репортер. — Пожалуй, лучший спецназ из всех, что я видел.
— Чертов свет! — выругался Биггинс.
— Ну, вперед.
Пока они шли по полю, Силберт косился на полицейских оцепления.
— А я думал, у нас будут повсюду няньки.
— Как же мешают эти прожектора.
— А на деле оказалось все слишком просто.
— Господи! — Биггинс поднял глаза к небу.
— Все отменно, — тихо рассмеялся репортер.
Они посмотрели в сторону мельницы.
— Поднявшись, окажемся выше луча прожектора, — гнул свое Биггинс.
Сорок футов вверх. Оттуда будет отличный вид на поле. Силберт ухмыльнулся и начал подъем. Они оказались на шаткой площадке. Давно заброшенная мельница лишилась крыльев и сотрясалась от ветра.
— Не помешает? — спросил Силберт.
Биггинс достал из кармана прямоугольный штатив на одной ножке, раздвинул и крепко завернул зажимы.
— А что поделать? В карман стедикам [39] не сунешь.
Вид и в самом деле был превосходным. Слева от бойни Силберт заметил группу бойцов. И с мрачной почтительностью вспомнил агента Артура Поттера — тот, глядя в глаза, уверял, что штурм не планируется. Но эти спецназовцы явно готовились к захвату.
Он достал из кармана маленький, покрытый губчатым материалом микрофон и с помощью мобильного телефона с шифровальным устройством вызвал ретранслятор, установленный в фургоне неподалеку от палатки прессы.
— Привет, придурок, — сказал он, услышав голос Келлога. — А я надеялся, что тебя замели.
— Не сложилось: я сказал тому копу, что если отпустит меня, я позволю ему трахнуть твою жену.
— Остальные ребята за столом прессы?
— Угу.
Силберт не договаривался ни с кем из коллег о том, чтобы устроить журналистский пул. Он, Биггинс, Келлог, Бьянко и еще два репортера, которые сейчас делали вид, что сочиняют материал и строчат на выпотрошенном «Компаке», — все были с одной канзасской телестанции.
Биггинс подключил к камере микрофон, развернул параболическую антенну, укрепил ее на перилах мельницы и заговорил:
— Проверка, проверка, проверка…
— Силберт, хватит нести хренотень. Ты собираешься давать нам картинку?
— Тед согласует уровень телесигнала. Принимайте. — Биггинс подправил укрепленную на парапете антенну. — Перехожу на радио. — Журналист взял микрофон и вложил в левое ухо наушник.
— Есть, — ответил Келлог из фургона ретранслятора. — Сигнал четкий. Мы принимаем картинку. Господи помилуй! Откуда ты вещаешь? Из вертолета?
— Профи знают свое дело. Ну давай подключайся — начнем репортаж, пока нас не подстрелили.