Посвящается Луи, Матильде, Изе — солнышкам моей жизни
Крик был узником органа.
Он свистел в его трубах. Разносился по церкви. Приглушенный. Отрешенный. Бесплотный. Сделав три шага, Лионель Касдан остановился у зажженных свечей. Окинул взглядом пустые хоры, мраморные колонны, стулья, обитые темно-малиновой искусственной кожей.
Саркис сказал: «Наверху, возле органа». Касдан развернулся и скользнул вверх по винтовой каменной лестнице, ведущей на галерею. У органа церкви Иоанна Крестителя есть одна особенность: трубы, похожие на батарею ракетных установок, расположены по центру, а клавиатура пристроена сбоку — справа, под прямым углом к корпусу.
Касдан двинулся по красному ковру вдоль синих каменных перил.
Труп был втиснут между органными трубами и клавиатурой.
Лежит ничком, правая нога согнута, руки судорожно сжаты, словно человек пытается ползти. Вокруг головы нимбом расползлась красная лужица. Рядом валяются партитуры и молитвенники. Машинально Касдан взглянул на часы: 16.22.
На миг он позавидовал этому смертному покою. Ему всегда казалось, что с возрастом страх перед небытием должен становиться все более невыносимым. Но с ним получилось наоборот. В нем появилось какое-то нетерпение, напоминающее магнетическую тягу к смерти, которое с каждым годом только росло.
Тогда он наконец обретет успокоение.
И смолкнут одолевающие его бесы.
Кроме кровавого пятна, никаких следов насилия. Возможно, органист скончался от сердечного приступа и разбил голову при падении. Касдан опустился на одно колено. Лицо мертвеца скрыто согнутой рукой. Нет, убийство. Он это нутром чуял.
Локоть жертвы упирался в педаль органа. Касдан не разбирался в устройстве инструмента, но догадался, что прижатая педаль открыла оловянные и свинцовые трубы, увеличив силу крика. Как убили этого человека? И почему он закричал?
Касдан поднялся и достал телефон. По памяти набрал несколько номеров. Каждый раз его голос узнавали и отвечали «о'кей». Живое тепло растеклось по жилам. Выходит, он пока не умер. Во всяком случае, не совсем.
В памяти всплыл «Секретный агент» Альфреда Хичкока, черно-белый фильм из тех, что помогали ему убивать послеобеденное время в артхаусных кинозалах Латинского квартала. Там двое шпионов обнаружили в швейцарской церквушке за клавиатурой органа труп, чьи окостеневшие пальцы выжимали из инструмента нестройный аккорд.
Подойдя к балюстраде, он оглядел зал у себя под ногами. В глубине апсиды полотно с изображением распятия в окружении ангела евангелиста Матфея и орла евангелиста Иоанна. Люстры с подвесками. Расшитый золотом алтарный занавес. Пурпурные ковры. Армянская версия той же сцены из фильма Хичкока.
— Какого черта вы здесь делаете?
Касдан обернулся. Возле лестницы стоял незнакомый ему мужчина — низколобый, с густыми бровями. В полумраке он смахивал на нарисованную черным фломастером карикатуру. Казалось, он в ярости.
Касдан молча приложил палец к губам: «Ш-ш». Он еще пытался прислушиваться к замиравшему свисту. Когда звук окончательно стих, он представился:
— Лионель Касдан, майор уголовного отдела.
Гнев на лице незнакомца сменился недоумением:
— Все еще служите?
Вопрос не требовал ответа. Вид Касдана уже никого не мог ввести в заблуждение. В спортивной куртке и брюках песочного цвета, с ежиком поседевших волос, с замотанной шарфом шеей, он выглядел на все свои шестьдесят три года и скорее походил на наемника, брошенного на каменистой дороге в Чаде или Йемене, чем на офицера полиции при исполнении.
Тот, другой, являл собой его полную противоположность: молодой, полный сил, самоуверенный. Тяжеловес, затянутый в блестящую зеленую куртку-бомбер, он и не думал прятать табельный «глок» на поясе мешковатых джинсов. Общими у них были только габариты. Два бугая ростом больше метра восьмидесяти пяти и весом под сто килограммов.
— Стойте на месте, — сказал Касдан. — Затопчете улики.
— Капитан Эрик Верну, — назвался полицейский. — Из первого подразделения судебной полиции. Кто вас вызвал?
Несмотря на досаду, он говорил тихо, словно боялся нарушить некую церемонию.
— Святой отец Саркис.
— До меня? А почему именно вас?
— Я его прихожанин.
Тот нахмурился, так что брови слились в сплошную черную линию.
— Вы — в армянском храме Иоанна Крестителя, — пояснил Касдан. — А я армянин.
— Как вы так быстро сюда добрались?
— Я уже был здесь. В церковной конторе на другом конце двора. Отец Саркис обнаружил труп и попросил взглянуть. Только и всего. — Он показал руки. — Перчатки взял в машине. Вошел через главный вход, как и вы.
— И ничего не слышали? Я хочу сказать, перед этим. Шум борьбы?
— Нет. Из конторы не слышно, что происходит в церкви.
Верну сунул руку под куртку и достал мобильник. Касдан не сводил глаз с цепочки и перстня с печаткой. Настоящий опер. Вульгарный увалень. Эти детали вызвали у него прилив нежности.
— Кому звоните? — спросил он.
— В прокуратуру.
— Уже.
— Что?
— Я связался со своими бригадами.
— Вашими бригадами?
Снаружи на улице Гужона завыли сирены. Неф мгновенно заполнили криминалисты в белых комбинезонах. Несколько человек с хромированными чемоданчиками в руках уже поднимались на галерею. Шедший первым светло улыбался из-под капюшона. Уг Пюиферра, один из руководителей службы криминалистического учета.
— Касдан! Неугомонный ты наш.
— Жив курилка, — улыбнулся армянин. — Ты здесь все прочешешь?
— Будь спок.
Верну то и дело переводил взгляд с криминалиста на отставного сыщика. Похоже, он был ошеломлен.
— Уходим, — приказал Касдан. — Все мы здесь не поместимся.
Не дожидаясь ответа, он спустился вниз. По всей церкви уже сверкали вспышки, и криминалисты с пакетиками в руках сновали между стульями, снимая отпечатки пальцев.
Справа от апсиды показался отец Саркис. Белый воротничок. Строгий костюм. Черные брови и волосы с проседью, как у Шарля Азнавура. Он дождался, пока Касдан подойдет поближе, и прошептал:
— Просто невероятно. Не понимаю…
— Ничего не украли? Все проверил?
— Что тут красть?
Святой отец говорил чистую правду. Армянская церковь отвергает идолопоклонство. Никаких статуй, совсем немного картин. В храме не было ничего, кроме масляной лампы и двух-трех позолоченных престолов.