Он заправился возле Ле Пюи и заодно облегчил мочевой пузырь. Сейчас ему снова хотелось отлить. Признак старости. Или страха. А может, того и другого. Он высмотрел место для парковки. Съехал с освещенной автомагистрали, чтобы скрыться в потемках. Общественный туалет распахнул ему свои объятия, но он предпочел зайти в кусты. Едва он справил нужду, в небе раздался крик, перекрывший шум машин на дороге.
Крик птицы.
Душераздирающий стон, хриплый и надрывный.
Стоя в кустах, Касдан прислушался. Вопль прозвучал снова, наискось вспоров темноту.
Еще несколько секунд он стоял неподвижно, прислушиваясь к внезапной мысли. Что-то у него в голове обретало форму. Оно было там и прежде, совсем близко, но до сих пор Касдану не удавалось его нащупать.
Крик.
Это и есть ключ.
Почему он не догадался раньше? Ученые-сектанты изучали человеческий голос. И теперь он понял: целью этой работы было новое оружие. Мощное разрушительное оружие, основанное на возможностях человеческого голоса.
Таков был их план.
Научиться контролировать голосовой аппарат, чтобы превратить его в смертоносное оружие.
Части головоломки встали на место.
Когда-то Хартманна-отца поразило воздействие тибетских песнопений на предметы. Он обнаружил вибрации медных труб и гонгов. Потом, в Освенциме, он изучал крики заключенных. И открыл явления, прежде неизвестные науке. По-видимому, побочное воздействие на материю усиленных смертным страхом голосов. Лопающиеся лампочки, вибрирующие дверные косяки. Вроде тех случаев, когда от голоса певицы разбивается хрустальный бокал…
Он записал эти вопли и измерил их силу.
Исследовал звуковые волны и проник в тайну их воздействия.
Вот к чему стремился Людоед. Ему нужен был крик, который можно превратить в оружие.
Убийственный крик.
Этот миф известен всем цивилизациям. Ханс Вернер Хартманн сделал его целью своей научной программы. И поэтому он искал детей с чистыми голосами. Поэтому подвергал их пыткам. Чтобы добиться необычайно мощных звуковых волн. Разрядов, способных поразить человеческий орган слуха. По неизвестной причине детское горло, доведенное до пароксизма, порождало смертоносную волну.
Словно потянув за веревочку, Касдан вспомнил другие детали.
Которые подтверждали его теорию.
Слова Франс Одюссон, эксперта-отоларинголога из больницы Труссо, об игле, поразившей слуховую улитку Гетца: «Она пронзила орган слуха, как мощная звуковая волна».
Касдан не подумал о самом простом решении.
Орудием убийства действительно была звуковая волна.
Вот почему во внутреннем ухе жертв не нашли следов металлизации. Орудие было не материальным.
Еще одна деталь, еще один факт. Поднявшись на галерею собора, он услышал затихающий в трубах органа крик. И решил, что это предсмертный вопль Гетца.
Но все было наоборот.
Он слышал крик, убивший Гетца.
Крик, который издал один из детей.
Ребенок, овладевший смертельным оружием.
Звук столь насыщенный и сильный, что он разрывает барабанную перепонку, и невыносимая боль нарушает равновесие между двумя нервными системами — симпатической и парасимпатической, вызывая остановку сердца. Кровообращение прекращается. Мозг умирает.
Касдан бросился к машине. Сел за руль. Схватил мобильный.
Он занес в память номер Франс Одюссон.
В три часа ночи она ответила после шестого звонка.
— Алло?
— Добрый вечер. Я — майор Лионель Касдан. Сожалею, что беспокою вас в такое время, но…
— Кто?
— Касдан. Мне поручено расследование убийства Вильгельма Гетца. Я приезжал к вам…
— Помню. Вы мне солгали. Потом меня допрашивали другие полицейские, и…
— Это правда, — отрезал он, подивившись ясности ума полусонной женщины. — У меня в этом расследовании нет никакой официальной роли. Но убитый был моим другом, понимаете?
В ответ она промолчала. Касдан воспользовался этим, чтобы продолжить:
— У меня нет доводов, чтобы вас убедить, но прошу вас поверить мне на слово.
— Почему вы звоните мне? Посреди ночи?
Голос звучал раздраженно. Он решил разрядить обстановку:
— Потому что считаю, что ключ к разгадке убийства в ваших — и только в ваших — руках.
— Что?
— В тот раз, когда вы говорили мне о разрушениях, причиненных орудием преступления, вы упоминали о воздействии звуковой волны. Просто для сравнения.
— Припоминаю.
— А теперь я считаю, что это действительно была звуковая волна.
— Как это?
— Разве звук не может повредить барабанные перепонки?
— Конечно. При ста двадцати децибелах он становится травмирующим. А это довольно распространенная громкость. Отбойный молоток издает звук мощностью в сто децибел.
У Франс Одюссон и впрямь была светлая голова. Сейчас она говорила так, будто ее не подняли с постели.
— Голос может достигнуть такой громкости?
— Певица без труда преодолеет сто двадцать децибел.
— Что и происходит, когда она голосом разбивает бокал?
— Вот именно. Мощная волна разрушает молекулы хрусталя.
— Высота звука имеет значение?
— Нет. Важна его мощность. Blast, как говорят по-английски.
Касдану пришлось пересмотреть свою теорию. Голосовой аппарат ребенка был опасен не своим тембром, а только громкостью.
— Я не понимаю ваших вопросов. Вы будите меня посреди ночи, и…
— Я считаю, что Вильгельма Гетца убили криком.
— Что за нелепость. Россказни о смертоносном крике — всего лишь легенды, которые…
— Кому-то удалось с помощью тренировки научить ребенка издавать звук нужной громкости. Вопль, который разрывает барабанные перепонки и нарушает равновесие двух нервных систем. Вы сами объяснили мне, как это происходит…
Франс Одюссон недоверчиво вздохнула:
— Для этого потребуется звук невероятной мощи…
— Люди, о которых я говорю, добиваются этого с помощью боли. Они пытают детей, чтобы вырвать у них чудовищно громкий крик. Сначала на бессознательном уровне, но потом дети учатся контролировать это оружие и могут применять его, когда захотят.
Эксперт не ответила. Ей требовалось время, чтобы освоиться с этим кошмаром.
Но ее молчание стало для Касдана знаком согласия.
Он попрощался с ней и отсоединился.
Включил зажигание и взялся за руль.