– Считайте, что вам это уже удалось. Вернемся к Гловацкому?
Она невесело усмехнулась. В ее окружении просто никогда не было таких мужчин. Даже отец, очень сильный и резкий человек, всегда уступал ей. Он с детства обожал свою дочь. Про мужа не стоило и говорить. Он был под ее сильным каблучком. Сразу и навсегда. Она кивнула Дронго:
– Да. Мы много говорили об этом с Милой. Она и раньше считала, что Гловацкий затаил обиду на Егора, но я так никогда не думала. Пока вчера вечером муж не сообщил мне, что институт Гловацкого занят разработкой каких-то токсических веществ. И тогда я сразу подумала, что именно такой яд убил моего брата.
– У них другой профиль, – пояснил Дронго, – этот институт занят совсем другими проблемами. Но я, конечно, проверю ваши подозрения. И завтра утром поеду к Гловацкому в институт. Хотя Виктор Алексеевич считает, что это напрасная трата времени. Должен сказать, что Босенко мне как раз понравился. Он неплохо знает свое дело. И все, что было можно, он уже сделал. Даже проверил Гловацкого. Дело в том, что дочь Максима Георгиевича сейчас действительно в Швейцарии. Она там учится, и у нее есть друг, с которым она встречается. Возможно, скоро они поженятся. Поэтому у ее отца нет никаких мотивов пытаться свести счеты с вашим младшим братом.
– Это так считает Босенко, – упрямо возразила Наталья, – а я никому не верю. Ведь кто-то убил моего брата. Скажите мне прямо: кто это мог быть? Кого нужно подозревать в первую очередь в подобных случаях? Все говорят, что у вас огромный опыт. Так подскажите мне, кого я должна ненавидеть. И кого бояться?
– Пока не знаю. Я только начал расследование. Но в запутанные варианты таких преступлений я просто не верю. Это в романах хорошо читать, как один пытается замести следы, подговаривая второго убедить третьего, чтобы спас четвертого и навредил пятому, убив шестого и так далее по такой схеме. В жизни обычно бывает проще. Я пока не вижу конкретных мотивов преступления. Когда пойму, станет легче. Пока лишь известно, что ваш брат умер в результате возможного отравления. Учитывая, что ваш брат был наследником огромного состояния вашего отца, логично предположить, что его могли убить именно из-за этого.
– Господи, – всплеснула руками Наталья, – не говорите таких чудовищных вещей. Ведь единственная наследница моего отца, которая осталась, – это я. И мои дети. Значит, мы главные подозреваемые?
– С точки зрения обычной логики – да. Я знаю, что у вас маленькие дети, и вижу, как вы любили своего младшего брата. Тем более что вы отчасти заменили ему мать. Я не говорю, что подозреваю вас. Но вы спросили меня о конкретных подозреваемых, и я сразу ответил, опираясь на формальную логику. И учтите, что не только вы можете быть подозреваемой. Ведь ваш супруг тоже станет богатым наследником вместе с вами…
– Что вы такое говорите? И он решил убить моего брата? Бред какой-то. Зачем? Для чего?
– Я не сказал, что он убийца. Я лишь очерчиваю возможный круг подозреваемых. Есть еще обманутый муж Анвар Махметов, есть его супруга Мила, кстати, ваша подруга, которая тоже могла быть недовольна поведением вашего младшего брата. Она ведь наверняка догадывалась, что была не единственной женщиной в его жизни. А теперь на минуту представьте ее состояние. Она потеряла ребенка от мужа, врачи сообщили ей, что она больше никогда не будет иметь детей. Она могла возненавидеть за это своего супруга. И тут в ее жизни появляется ваш брат. Красивый, благородный, богатый. Это как награда за ее страдания. И вдруг она случайно или не случайно узнает, что у него есть другие женщины. Не всякая дама может спокойно вынести подобное…
– Мила сама не ангел, – быстро вставила Наталья, – и у нее не было никаких прав на Егора.
– Это вы так говорите. А она могла считать иначе, – терпеливо возразил Дронго, – и, значит, круг подозреваемых растет. Я уже сейчас понимаю, что мне нужно будет рано или поздно поговорить с сенатором Махметовым.
– Вы с ума сошли? Что вы ему расскажете?
– Все, что не надо, он уже знает. Или догадывается. Московские журналисты – одни из самых безжалостных в мире. Напечают и опубликуют все, что угодно. Вы знаете, что Махметов и его супруга подали на развод?
– Она мне говорила. Но пока ничего не решено.
– Уже решено. Они подали на развод. И господин Махметов мог только из-за этого быть очень недоволен вашим братом. Он член Совета Федерации, влиятельный человек. А здесь такая темная история.
Она тяжело вздохнула. Взглянула на Дронго. Опять улыбнулась.
– У вас капелька мартини осталась на рукаве, – показала она. – Даже не высохла. Хороший мартини…
– Это льдинка, – возразил Дронго, стряхивая капельку с рукава, – я проверю вашу версию и перезвоню вам. Если у вас больше ничего нет, разрешите откланяться. – Он поднялся, чуть наклонил голову на прощание и пошел к дверям. Уже выходя, обернулся:
– Забыл вам сказать. Я обязательно включу в счет расходов оплату чистки моего костюма. Я думаю, вы не станете возражать, так будет правильно.
– Хорошо, – согласилась она, – но, если вода испортит мое платье, я тоже пришлю вам за него счет.
– Я сразу понял, что вы меня разорите, – в тон женщине ответил Дронго. – Нельзя связываться с богачами. До свидания.
Оставшись одна, она улыбнулась. Впервые в жизни она столкнулась с человеком, который был гораздо сильнее ее. И это ей нравилось. Она даже сама не понимала, что именно с ней происходит. Но сегодня она была счастлива, впервые за последний месяц.
Утром он позвонил в институт Гловацкого, попросив соединить его с директором. Секретарь любезно поинтересовалась, кто спрашивает Максима Георгиевича. Дронго пояснил, что он частный эксперт и вынужден поговорить с господином Гловацким на предмет, известный самому директору института. Но тут его ждало неожиданное разочарование. Секретарь так же любезно пояснила, что Максим Георгиевич улетел в командировку вчера вечером и вернется в Москву только через четыре дня. Она записала, что звонил Дронов, так она услышала имя, и пообещала, что обязательно сообщит директору об этом звонке.
Он положил трубку. Иногда такие сбои случаются. Этого следовало ожидать. Он взял ручку, чистый лист бумаги. Написал в центре имя Егора Богдановского. Провел одну стрелку к его отцу. Вторую к его сестре, третью к Миле Гришуниной. Четвертая стрелка указывала на Анвара Махметова, пятая на Николая Даниловича Кирпичникова. Дронго нахмурился. Дурацкая ситуация. Основные люди, с кем он обязан говорить в первую очередь, – это отец погибшего и сенатор, супруга которого была в момент смерти рядом с Егором. Но ни с тем, ни с другим он разговаривать просто не имеет права. Как тут поступать, вообще непонятно. А ведь если самый сильный мотив для убийства был у Анвара Махметова, ясно, что именно с ним нужно разговаривать в первую очередь.
Он нахмурился. Избежать этого разговора невозможно. Но и лезть к сенатору с подобными вопросами глупо и пошло. Прийти к нему и заявить, что его жена была с молодым другом, которого убили в ту ночь… В лучшем случае Махметов откажется говорить. В худшем попытается дать пощечину чужаку, который пришел с таким заявлением. И будет абсолютно прав. Дронго смотрел на стрелки, указывающие в разные стороны. Такого расследования еще не было в его жизни. Прошел почти месяц после убийства, если это действительно было убийство, и молодой человек не отравился некачественной рыбой или прокисшим вином. Ну хорошо, эта версия отпадает хотя бы потому, что больше не отравился никто и все контролировал сам Босенко. Стоп. А где был Егор до того, как приехал на этот прием? Его вполне могли отравить до того, как он там появился. Уже получив дозу яда, он приезжает на прием, улыбается гостям, увозит с собой Милу Гришунину… Предположим, этот вариант более реален. Ведь убийца, если таковой действительно существует, очень рисковал. За ходом приема следили сразу несколько камер. И они могли зафиксировать момент, когда убийца оказался рядом с бокалом или тарелкой молодого Богдановского.