– Тебе нет еще двадцати четырех лет, – легко посчитал Дронго, – и ты смеешь говорить подобные вещи? У тебя жизнь только начинается. Все еще впереди. И большая любовь, и настоящее чувство.

Она натянула на себя простыню.

– Ты меня не понял, – задумчиво произнесла Ирина.

Он понимал, о чем она говорит. Но в это утро ему менее всего хотелось думать о ее чувствах и переживаниях. Все было так просто и так хорошо. Он готовился к встрече с Дершовицем и не готов был обсуждать ее семейные проблемы. Это потом, пройдя через тяжелые испытания, смерть друзей и гибель любимой женщины, он изменится. Станет другим. Начнет понимать людей, относиться гораздо терпимее к своим собеседникам, пытаясь услышать, что они хотят ему сказать, и прочувствовать их боль. Но тогда он был совсем другим.

– А почему ты рассталась со своим другом? – спросил он. – Ты могла бы с ним объясниться, и он бы тебя понял. Чтобы не выходить замуж за другого.

– Он не старался, – грустно ответила Ирина, – я пыталась ему что-то объяснить, но он даже не пытался меня услышать. Такой сильный мужчина, уверенный в своей правоте. Внимательный в постели и бесчувственный в других вопросах.

– А может, он считал проявление чувств некой слабостью? – предположил Дронго. – У южных мужчин подобное случается. Это только в кино они стоят на коленях и поют серенады. А в жизни они иногда боятся высказать свои чувства. Показаться смешным, слабым, незащищенным. Пиросмани мог завалить площадь цветами, но ему трудно было сюсюкать, объясняясь в любви.

– Ты меня не понял, – повторила Ирина уже другим голосом.

Он не ответил ей. В таком молодом возрасте у мужчин мозги устроены совсем иначе. Ей невозможно было рассказать про Надежду, с которой он встречался только два дня назад. Невозможно рассказать, что у него два дня назад была встреча с другой женщиной, которая ему очень понравилась. И с которой тоже не было никаких обязательств и взаимных расчетов. Так легко жить, когда у тебя нет взаимных обязательств. И так трудно брать на себя ответственность. Она бы его просто не поняла. Да и ни одна другая женщина его бы не поняла. Он встретил Ирину на этом курорте и ему было с ней хорошо. В тот момент ни о чем большем он даже не помышлял. Потом он часто вспоминал этот разговор и ему было стыдно за свое поведение. Но это было спустя много лет...

День первый. Воспоминания

Чхеидзе вернулся в отель потрясенный происшедшей аварией. Болела спина, сильный удар пришелся по правой почке, хотя рентген не выявил никаких переломов или сильных ушибов. Ногу ему обработали, на руку наложили повязку. У него была содрана кожа с правого локтя. Вернувшись в свой номер, он раздраженно выпил рюмку коньяку, хотя врач предупреждал его, чтобы он не пил сегодня спиртного.

Лиану и своего телохранителя он сразу отправил в переход, найти эту проклятую цыганку. Но было уже достаточно поздно и они никого не могли найти. Когда Лиана сообщила ему об этом, он разозлился еще больше. Позвонил Самойлов, который сообщил о том, что тело Касаткина увезли в морг. Чхеидзе вздрогнул. Он представил себе, как его, раздетого, кладут на холодный стол и начинают разделывать, словно быка. Стало зябко и страшно. Он подумав, что нужно будет выпить еще одну рюмку коньяка, когда раздался телефонный звонок. Лиана была в его номере. Как и Вебер, который сидел у дверей, в холле. Лиана ответила на телефонный звонок. Затем произнесла по-русски:

– Одну минуту, я сейчас узнаю, – она взглянула на своего босса. – Это звонит Ирина Маланич. Главный редактор журнала. Говорит, что вы ее знаете. Что мне ей сказать?

– Дай мне трубку, – сразу сказал он.

– Здравствуй, Давид, – услышал он знакомый голос.

– Добрый вечер. Как у тебя дела? Как ты меня нашла?

– Ты же сам сказал мне, что прилетишь в Москву и остановишься в «Национале», – напомнила Ирина, – и поэтому я позвонила. Они долго не хотели соединять меня с твоим номером. Ты у нас уже большая персона.

– Какая, к черту, персона, – устало выговорил Давид Георгиевич, – я здесь сразу попал в неприятную историю. Ты даже не представляешь себе, насколько все глупо и неправдоподобно.

– Я знаю, – неожиданно сказала она, – поэтому сразу и позвонила. Как ты себя чувствуешь?

– Откуда ты знаешь? – ошеломленно спросил Чхеидзе.

– Это не важно. Ты лучше скажи, как ты сейчас себя чувствуешь. Тебя ведь увезли в больницу?

– Ты и это знаешь, – криво усмехнулся Давид Георгиевич, – да, я попал в жуткую историю. Погиб мой главный компаньон. В нас врезался грузовик и я чудом остался жив. Просто чудом. Он сидел рядом со мной и погиб мгновенно.

– Тебе повезло, – согласилась она.

– Очень повезло. Если бы я сел на его место, то сейчас меня бы отвезли в морг. Можешь себе представить. Столько лет не приезжать в Москву, а потом прилететь и попасть в такую дикую автомобильную аварию.

– Представляю, что ты чувствуешь.

– Если бы ты все знала, то вообще бы мне не поверила. Может, ты сумеешь сегодня ко мне приехать? И учти, что мы не виделись с тобой целую вечность.

– Ровно двадцать три года, – напомнила ему Ирина, – ты тогда уезжал в свой Новосибирск, а я оставалась одна в Москве. Мы разговаривали с тобой в последний раз на лестничной клетке в моем доме. И ты тогда ушел, если, конечно, помнишь.

– Мне было только двадцать два года, – вспомнил Чхеидзе, – я был молодым и глупым. Не нужно вспоминать, каким я тогда был. К тому же у меня было направление на работу в Новосибирск, куда я и отправился на следующий день.

– Верно, – согласилась Ирина, – и не звонил мне целый год. И даже не отвечал на мои письма.

– Я попал по распределению в «почтовый ящик», как тогда называли закрытые предприятия, – пояснил Чхеидзе, – и твои письма до меня просто не доходили. Их мне вручили потом, через семь месяцев. А звонить я оттуда не мог. Даже матери и сестре я звонил только один раз в неделю. Нужно было заполнить особый формуляр и объяснить, кому и зачем я собираюсь звонить. Что мне нужно было написать? Собираюсь звонить в Москву своей знакомой девушке. Мне бы просто не разрешили звонить. Это сейчас есть мобильные телефоны и ты можешь позвонить в любую точку земли и почти из любого места. А тогда все было иначе. Чтобы позвонить в Тбилиси, я ходил к Главпочтамту, рядом с которым была телефонная станция для междугородных разговоров.

– Прошло столько лет, а ты все еще пытаешься оправдаться, – мягко заметила Ирина, – я думаю, что все так и должно было случиться. Если бы ты тогда остался в Москве, то, может, никогда не стал бы таким известным миллионером и гражданином Германии. А твой новосибирский опыт тебя обогатил.

– Да, – согласился Давид, – возможно, ты права.

– А я бы не стала главным редактором журнала и, возможно, не сделала бы такой карьеры, – закончила она.