А вот среди дня он просто-напросто упустил такую возможность. Можно было попросить телефон у брата, у Кристины, у деда… да у кого угодно. Отец с матерью свои телефоны оставили дома. Лейф — потому что он вообще ненавидел мобильники (пользовался, но только «по большой нужде», как он выражался), а мать — чтобы избежать ежедневных звонков назойливых сотрудников, не решающихся оперировать без хотя бы устного согласия начальницы.
Как было бы замечательно: лежать здесь, в СУКе, и знать, что Линда по нему скучает. Лучше ничего и не придумаешь.
Хенрик залез под одеяло — в трусах, майке и носках.
— Когда ты собираешься слинять? — спросил Кристофер.
— Не думай об этом, — сказал Хенрик. — Просто молчи, и все. Может, никуда и не слиняю.
— А как ты узнаешь, надо тебе линять или не надо?
— Кристофер, прошу тебя! Повернись на бок, подумай о чем-нибудь поинтереснее и спи. Все равно даже если мне придется исчезнуть, то не раньше чем через полчаса.
Кристофер погасил лампу:
— О’кей, брат-акробат. Желаю приятно провести время. В любом случае. И можешь на меня положиться.
— Спасибо, я этого не забуду, — шепнул Хенрик и тоже выключил лампу на тумбочке.
Это приятно, подумал Кристофер. Хенрик сказал спасибо. Это случалось довольно редко. Хотя… если признаться честно, у него не было и особых поводов благодарить Кристофера за что-либо. «В любом случае»… В любом случае он должен постараться спать чутко и не пропустить момента… должен же он знать утром, уходил Хенрик или нет, подумал Кристофер и перевернул чересчур большую и чересчур тугую подушку.
Но когда полчаса спустя Хенрик Грундт на цыпочках вышел из спальни, Кристофер Грундт уже видел десятый сон. Ему снилось, что он едет с Линдой Гранберг на велосипеде-тандеме. Она сидит впереди, он сзади; одежды на ней почему-то нет… он смотрит, как танцует и вихляется у него перед глазами ее голая розовая попа, и обмирает от счастья.
— Что-то с творится с Хенриком, — сказал Эбба. — Я это ясно чувствую. Что-то творится с Хенриком.
— Хенриком? — пробормотал Лейф. Доставшейся ему половины кровати явно не хватало. — Ты хочешь сказать, с Кристофером.
— Нет. Я не хочу сказать «с Кристофером». Когда я говорю «с Хенриком», я имею в виду Хенрика.
— Это правда, — согласился Лейф. — И что же такое может быть с Хенриком?
— Не знаю…. Но что-то не так. Он на себя не похож. Может, что-то в Упсале… Мне кажется, он что-то скрывает. А ты ничего такого не заметил?
— Нет… — честно признался Лейф. — Но вот Роберт… Роберт, похоже, вышел из игры.
Это философское замечание было встречено молчанием, и Лейф прикинул, не стоит ли положить руку ей на бедро. Нет, вряд ли… Она совершенно трезва, да к тому же еще и раздражена. Сам он был в меру пьян и очень хотел спать, так что и для него эта затея была не особенно привлекательна.
К тому же в декабре они уже этим занимались.
— Зажжем свет? — спросил он на всякий случай. Что она хочет? Вывести на чистую воду Хенрика? Или Роберта? Или вообще всю эту тягомотину?..
— С чего бы это? Час ночи.
— Знаю, — сказал Лейф. — Снимаю предложение. А что скажешь насчет Роберта?
Эбба помолчала.
— Думаю, ты прав.
— Я? — искренне удивился Лейф. — В чем я прав?
— Женщина, — вздохнула Эбба. — Ты же сам выдвинул теорию, что Роберт нашел женщину. Какая-нибудь старая романтическая история… У него в каждом городе старые романтические истории, а уж в Чимлинге…
— Гм… — сказал Лейф и все же положил ей руку на бедро и слегка погладил.
Но это приглашение, как он и ожидал, понимания не встретило.
— Вот это да, — подумал он весело. — Уже две теории за одну ночь!
Он не удержался и фыркнул.
— Что тут смешного? — спросила Эбба недовольно. — Если ты видишь во всем этом что-то смешное, поделись. Охотно посмеюсь за компанию.
— Разделенная радость — наполовину горе, — философски заметил Лейф и повернулся к ней спиной. — Шучу. Я не смеялся, а чихнул. В ноздрю что-то попало. Давай спать.
Я замужем за идиотом, подумала Эбба Германссон Грундт. Сама выбрала.
Или не выбирала?
Дороги оказались вовсе не в таком идеальном состоянии, как предполагал Якоб Вильниус. За первый час он проехал всего семьдесят километров. По дороге ему встретились две снегоуборочные машины.
Какая, впрочем, разница — он любил ездить в одиночестве, особенно ночью. «Мерседес» урчал, как сытая пантера. Он поставил диск с Телониусом Мунком и думал о Кристине. Последнее время его беспокоило, как развиваются их отношения, и, по-видимому, зря. Они не занимались любовью уже несколько недель, но у нее были долгие, как всегда, месячные, так что беспокоиться было не о чем. Но вчера все было замечательно. Их снова посетила Муза Любви. Он мысленно усмехнулся — откуда всплыл это старомодный эвфемизм? Впрочем, у любимого ребенка имен много… Можно сказать и так — Муза Любви. Вчера Кристина была такой, какой он не видел ее уже года три, после рождения Кельвина уж точно. И пока они прощались у отеля, ему показалось, что она не прочь повторить вчерашний подвиг.
И к тому же она сказала, что любит его, — сказала так, что никаких сомнений возникнуть не могло.
Ты счастливчик, Якоб Вильниус. Тебе выпал счастливый билет, не забывай об этом.
Он произнес эти слова вслух и улыбнулся. Мне повезло, может быть, больше, чем я заслуживаю. Моя жизнь могла бы остановиться после катастрофы с Анникой, но не остано вилась. Могли начаться суды, скандалы, но, на счастье, у него оказалось достаточно денег, чтобы решить все проблемы экономическими средствами. Одно условие — дети остаются с ней и он не должен никогда показываться ни им, ни ей на глаза.
Но Анника — прочитанная глава. С тех пор он многому научился.
Он втянул ноздрями воздух и почувствовал, что запах Кристины все еще с ним. Он так хотел, чтобы они поехали вместе… и так бы оно и было, если бы не этот поганец Роберт, которому вздумалось исчезнуть. Сидела бы сейчас рядом с ним… машина мчится в ночи, а ему достаточно протянуть руку, чтобы…
Запел мобильник и положил конец его фантазиям.
Кристина, решил он.
Но это была не Кристина. Это был Джефферсон.
— Jacob, I’m terribly, terribly sorry, — пропел он.
Сначала Якоб решил, что Джефферсон извиняется за поздний звонок, но дело было вовсе не в этом. Нет, оказывается, в Осло все запуталось в какой-то инфернальный клубок (он так и сказал: infernally complicated). Что, с ними всегда так трудно иметь дело? С норвежцами. Они совершенно не умеют вести переговоры, не так ли? Повсюду какие-то государственные предписания, не так ли? Хотелось бы понять, ну да ладно, потом как-нибудь Якоб посвятит его в норвежские тонкости. А сейчас проблема в том, что ему придется задержаться в Осло как минимум на сутки, а в четверг прямо оттуда лететь в Париж. Так что завтрак отменяется. Может быть, перенести встречу на начало января? Конечно, в Стокгольме! Он встретит Новый год с семьей в Вермонте, а дальше… что скажешь насчет 5–6 января?