Поддавшись какому-то странному порыву, я обернулся. Не донеся бутылку до губ, женщина смотрела на нас, ее рыхлое лицо пылало ненавистью. Меня внезапно охватило чувство вины и стыда, кровь бросилась мне в лицо, и я поторопил Барбару прочь из этой комнаты с ее брюзжащими вентиляторами, всепроникающим запахом пота и безмолвными обвиняющими глазами женщины. Мы оба, испытывая облегчение, направились вверх по лестнице.
С мамой я встретился за ланчем в кафе «Нерон».
— И сколько ты там еще вчера оставался? — спросила она, прихлебывая кофе латте.
Я хотел было рассказать ей о том, что случилось с мойщиком окон, но потом, предвидя ее реакцию, отказался от этой идеи.
— Недолго. Я ничем не мог ему помочь.
— Он сам себе все это устроил, — сказала она. — Мы все знаем, что выпить он был не дурак.
— Он поправится? — спросил я тихо.
Мама пожала плечами.
— Кто это может знать? — Она зевнула. — Ты уж его навещай. Твой отец хотел бы этого.
— Я сегодня вечером опять к нему пойду, — сказал я.
Это сообщение, казалось, удивило ее.
— Правда?
— Хочу побыть с ним. У него ведь больше никого нет.
— И кто же в этом виноват? Вообще-то, дорогой, я хотела попросить тебя об услуге.
Теперь стало понятно, зачем она позвала меня на ланч.
— И что же это за услуга?
— Насчет его дома. Одному богу известно, откуда у меня комплект ключей от него. Будь умницей — загляни туда завтра-послезавтра. Ну, просто посмотри, не разгромил ли кто его жилье, не перевернули ли все вверх дном.
Она шваркнула связкой ключей об стол, словно ставя точку в этом деле: мол, езжай — и обсуждать тут больше нечего.
— Мы могли бы съездить туда вместе, — с надеждой в голосе проговорил я.
— Радость моя, я уезжаю.
— Уезжаешь?
— В Гибралтар. С Горди.
Я поставил чашку на стол, боясь расплескать кофе.
— Кто такой Горди?
— Приятель. Не брюзжи, дорогой. Он в бизнесе.
— Еще один актер?
— Вообще-то продюсер. Он забронировал нам номер в таком чудном отеле.
— Здорово.
— Ну не смотри ты букой. Я счастлива. А ты ради нас поухаживай за старым хрычом. А если что случится — ты нам брякни.
Я кивнул, не сводя глаз с остатков своего сэндвича.
Из маминой сумки раздался звон. Она вытащила оттуда мобильник и приложила его к уху.
— Горди! Нет, я все еще с ним. — Прыснув со смеху, она повернулась ко мне. — Горди передает тебе привет.
— Привет, Горди, — сказал я.
— Нет-нет, — протянула она, неожиданно переходя на капризный детский голосок. — Я думаю, он ворчит, потому что переживает за дедушку.
Она поцеловала меня в лоб, помахала на прощание рукой и вышла из кафе на улицу, продолжая изливать свои нежности, щебетать на весь мир ничего не значащие ласковые словечки.
Я посмотрел на недоеденный сэндвич и отодвинул тарелку — аппетит у меня вдруг пропал.
Не успел я вернуться за свой стол, как меня вызвал к себе в кабинет Питер Хики-Браун.
Рядом с ним сидел какой-то незнакомый человек. У него было кукольное личико, чистая, отпилингованная кожа, и вообще он излучал здоровье, являя собой ходячую рекламу образцового ухода за собой. Когда я вошел, он посмотрел на меня, но не улыбнулся — лишь молча устремил взгляд в моем направлении.
— Вы хотели меня видеть? — спросил я.
Хики-Браун, на сей раз необычно мрачный, предложил мне сесть. Я с удивлением обнаружил, что если утром галстука на нем не было, то теперь есть, а почти все свои побрякушки он снял.
— Это мистер Джаспер.
Я протянул руку над столом.
— Здравствуйте.
Человек продолжал смотреть на меня. Я заметил, что в одно ухо у него вставлена какая-то пластмассовая штуковина телесного цвета, и помню, что подумал (насколько же наивным это кажется теперь), уж не туг ли он на ухо.
— Меня зовут Генри Ламб.
По-прежнему никакой реакции. Я в смущении убрал руку.
Питер откашлялся.
— Мистер Джаспер из другого отдела.
— Из какого?
Вид у Хики-Брауна был такой, словно он толком и сам не знал ответа на этот вопрос.
— Особого отдела. Насколько мне известно, в функции этого отдела входит защита интересов наших служащих.
Наконец незнакомец заговорил.
— Нам нравится думать о себе, — бесстрастно произнес он, — как об отделе, которому ничего не безразлично.
Хики-Браун сложил пальцы, словно в молитве.
— Послушайте, мы знаем, что вчера что-то случилось. Что-то, связанное с вашим дедом.
Человек, которого мне представили как Джаспера, смерил меня ледяным взглядом.
— Что случилось с несчастным стариком?
— Врачи полагают — удар, — ответил я, поборов в себе желание спросить, какое его собачье дело.
— Он поправится?
— Доктора не уверены. Хотя, на мой взгляд, это маловероятно.
Мистер Джаспер устремил на меня взгляд, но больше ничего не сказал.
Я посмотрел на своего босса.
— Что-нибудь еще, Питер?
Он выдавил из себя неискреннюю улыбку.
— Мы беспокоимся о вас. Нам необходимо знать, что с вами все в порядке.
— Все прекрасно.
— Конечно. Но послушайте меня. Если вам нужно будет уйти — вы мне только скажите. Только подмигните.
— Конечно.
Джаспер продолжал поедать меня холодными немигающими глазами.
— Это все? — спросил я.
Хики-Браун бросил взгляд на Джаспера, и незнакомец сделал едва заметное движение головой — при правильном освещении, если прищуриться, это можно было принять за кивок согласия.
— Вот и ладушки, — сказал Питер Хики-Браун. — Вы можете идти.
Выходя из кабинета, я чувствовал, как незнакомец, словно лазером, сверлит мне враждебным взглядом спину.
После работы я отвязал свой велосипед и поехал в больницу. Хотя изменений в состоянии деда не произошло, я успокаивал себя уже тем, что хуже ему не стало, и мне показалось, что никаких мучений он не испытывает. Я взял его за руку и рассказал о том, как прошел день, о толстухе в подвале, о моем ланче с мамой и визите мистера Джаспера.
Кто-то прошаркал у меня за спиной. Сиделка.
— Ну, теперь вы своего дедушку узнаете?