— Вряд ли можно ожидать от персонажа с биографией Тони Свенссона знаний о том, кто такой Иов, — заметила Фредрика. — Может, стоило бы поразмыслить над этим?
— Что ты имеешь в виду? — удивился Алекс.
— Только то, что я говорю. Удивительно, что такой человек, как Тони Свенссон, свободно оперирует библейскими именами и превосходно вставляет их в контекст ситуации.
Алекс смутился.
— Должен признаться, я не знал, кто такой этот Иов, пока Петер не рассказал.
Фредрика улыбнулась, но промолчала.
— Кстати, у кого-нибудь есть новости про дочь Юханну? — переменил тему Алекс. — Найти ее становится делом все более и более срочным. Особенно после визита к ним домой на Экерё сегодня.
Никто не ответил, ни у кого никаких новостей не было.
Алекс прошелся взглядом по собравшимся у стола.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
Фредрика подняла руку.
— Да?
— У меня есть новые данные по делу неопознанного сбитого мужчины, — сказала она.
— Ага, говори!
— Похоже, это убийство, — сказала Фредрика. — Его не просто сбили машиной, по нему потом намеренно проехались.
— Да иди ты! — простонал Алекс. — Только этого нам еще не хватало, еще одного убийства!
Обострившееся чутье Алекса подсказывало ему: эти два случая наверняка связаны и потянут за собой много чего еще.
Фредрика позвонила Спенсеру по пути с работы. Он не отвечал, и она забеспокоилась. Ее потребность регулярно слышать его голос росла с каждым днем, особенно вечером, с приближением ночи, которой она так боялась.
«Как же я дошла до такой жизни? — в тысячный раз спрашивала она себя. — Как случилось, что мои мечты и планы привели меня на эту жуткую развилку?»
Ответ был всегда одинаков, и сегодня вечером тоже. Она уже десятилетиями не позволяла своим сокровенным мечтам вести ее по жизни. Вместо этого она предпочитала решать сиюминутные проблемы, а в личной жизни довольствовалась тем суррогатом, который предлагала жизнь.
«Вот кем становишься, когда лишен возможности выбора, — устало думала она. — Остаточным продуктом с печатью той проклятой Катастрофы».
И снова она завладела ее мыслями. Катастрофа, главный и роковой момент ее жизни.
С ранней юности она мечтала стать скрипачкой. Музыка была естественной средой в ее семье, Фредрика вместе с братом фактически выросли за кулисами больших сцен, где вместе с отцом поджидали маму после концерта или выступления.
— Видишь, как мама играет? — шептал папа с затуманенным от гордости взглядом. — Видишь, она живет ради этого?
Тогда Фредрика была еще слишком маленькой, чтобы понимать, о чем толковал отец, но с годами ее все больше одолевали сомнения: жить только ради того, что делаешь, — правильно ли это?
И что за мечты и стремления были у самого отца? В испуге она поняла, что ничего о нем не знает. Может, он не имел иных амбиций, кроме как следовать за женой по всему миру, любуясь, как она блистает то перед одним залом, то перед другим? Положение вещей, конечно, изменилось, когда дети пошли в школу. Мама реже соглашалась на предложения из-за границы, и дети наконец осознали, что у папы тоже есть работа. Папа уходил туда в костюме и что-то продавал. Вроде бы успешно. Потому что они жили в достатке.
Фредрика начала брать уроки игры на скрипке уже в шестилетнем возрасте. И впервые испытала то, что называется любовью с первого взгляда. Она полюбила и скрипку, и учителя, считавшего ее способной ученицей, судя по тому, что он оставался ее учителем до самой Катастрофы. Потом он находился рядом с ней во время курса реабилитации, приободрял ее, уверяя, что есть шанс окончательно восстановиться.
«Но он ошибался», — подумала Фредрика и закрыла на секунду глаза.
До сих пор, спустя много лет, картина произошедшего то и дело оживала в памяти. Занос автомобиля, переворот и падение. Твердая земля, лыжи, торчащие из багажника на крыше. Нескончаемый крик подруги, увидевший изрезанное стеклом лицо матери, прижатое к боковому стеклу. И отчаянная борьба пожарных:
— Машина в любой момент взорвется к черту, нужно срочно их вытащить!
Иногда она жалела, что ее вообще высвободили из той машины, потому что жизнь после этого все равно стала не в радость: после перелома левая рука так окончательно и не восстановилась. Несмотря на то что борьба за руку стала в какой-то момент единственной целью ее жизни.
— Рука нормально работать не сможет, — огласил свой приговор врач. — Ты сумеешь без проблем играть несколько часов в неделю, но несколько часов в день? Исключено. Начнутся боли, которые в дальнейшем станут невыносимыми. К тому же ты рискуешь перетрудить руку, и она вообще слушаться перестанет.
Он, конечно, не понимал, что говорит. Вообразил себе, что она благодарна, что рада, что выжила. Что счастлива, что не погибла, как брат подруги. Но Фредрика подобных эмоций вовсе не испытывала.
«Ни тогда, ни сейчас», — грустно подумала Фредрика, сидя на диване в своей тихой квартире.
Она решила, что не станет играть на скрипке для удовольствия, если нет возможности превратить музыку в дело жизни, профессию. И после Катастрофы она не притрагивалась к инструменту. На самом верху гардероба, в дальнем углу, лежала ненастроенная скрипка и ждала.
Фредрика легонько провела ладонью по животу, где покоился ребенок.
— Если попросишь как следует, может, я тебе чуть-чуть сыграю сегодня, — прошептала она. — Может быть.
Часы успели пробить шесть вечера, прежде чем Алекс оказался дома. Жена Лена встретила его в коридоре. В квартире сильно пахло чесноком.
— Сегодня у нас итальянский ужин, — улыбнулась она, когда он поцеловал ее. — Я достала вино.
— Мы что-то празднуем? — удивился Алекс.
Они редко пили вино по будням.
— Да нет, просто я подумала, что хочется чего-нибудь этакого, — ответила Лена. — Кроме того, я сегодня немного раньше управилась на работе.
— Что-то случилось?
— Ничего особенного, просто появилась такая возможность, и мне захотелось побыстрее попасть домой и приготовить хороший ужин.
Она пронзительно захохотала на кухне, куда ушла готовить салат.
Алекс просматривал почту. Им пришла открытка от сына из Южной Америки.
— Какая красивая открытка! — крикнул он на кухню.
— Да, я видела ее, — отозвалась Лена, — правда, здорово, когда он пишет?
И снова расхохоталась тем же странным смехом.
Алекс прошел на кухню, глядя ей в спину. Из них двоих она всегда была более красивой и открытой. Она могла заполучить любого, но выбрала именно Алекса — хотя уже в молодости у него была проседь в темных волосах и глубокие морщины на лице. По какой-то причине это подействовало на него скорее негативно: не он выбирал, а его. Время от времени он ужасно ревновал, когда другие мужчины приближались к ней слишком близко или когда не совсем справлялся с той или иной ситуацией. Ревность стала проблемой для них обоих и позором для него. Что же в нем не так, что он не доверяет Лене, подарившей ему прекрасный дом и двоих замечательных детей?