Личная армия учеников Зобриста? Лэнгдон задумался, возможно ли такое. Действительно, в истории было полно разных фанатиков и сектантов, которые убивали себя из-за самых нелепых убеждений – веры в то, что ими предводительствует мессия, или в то, что по другую сторону Луны их ждет космический корабль, или в то, что Судный день вот-вот настанет. Рассуждения о необходимости ограничить рост населения по крайней мере имели научную основу, и все же Лэнгдон чувствовал, что с этими бойцами в черном что-то не так.
– Мне просто не верится, что отряд обученных солдат может пойти на массовое убийство невинных людей… да еще с риском заразиться и умереть вместе с ними.
Сиена кинула на него озадаченный взгляд.
– А что, по-вашему, делают солдаты, когда отправляются на войну? Как раз-таки и убивают невинных людей, рискуя собственной жизнью. Ради идеи можно пойти на все.
– Ради идеи? Это вы о чуме?
Сиена испытующе посмотрела на него своими карими глазами.
– Роберт, идея не в том, чтобы напустить на людей заразу… а в том, чтобы спасти человечество. – Она помолчала. – В своей статье Зобрист задает один, казалось бы, чисто теоретический, но очень острый вопрос, который вызвал много пересудов. Я хотела бы, чтобы вы на него ответили.
– Что за вопрос?
– Зобрист спрашивает так: если бы вы могли одним нажатием кнопки уничтожить половину человечества Земли, выбранную случайным образом, вы бы это сделали?
– Конечно, нет.
– Хорошо. А если бы вам сказали, что если вы не нажмете кнопку прямо сейчас, то все человечество вымрет в ближайшие сто лет? – Она помедлила. – Тогда нажали бы? Даже если бы это значило, что вы можете погубить кого-то из друзей, родных, а то и себя самого?
– Сиена, я не могу отвечать на…
– Это вопрос теоретический, – сказала она. – Убили бы вы половину населения сегодня, чтобы спасти наш вид от вымирания?
Лэнгдону совсем не нравилось обсуждать столь мрачную тему, и он очень обрадовался, увидев прямо по курсу знакомый красный вымпел на стене каменного здания.
– Смотрите, – сказал он, протягивая руку. – Пришли.
Сиена покачала головой.
– Что и требовалось доказать. Отрицание налицо.
Дом Данте находится на улице Санта-Маргерита – его легко узнать по большому вымпелу с надписью «MUSEO CASA DI DANTE» [41] .
Сиена нерешительно посмотрела на вымпел.
– Это и вправду дом Данте?
– Не совсем, – ответил Лэнгдон. – Данте жил за углом. А это скорее… музей Данте.
Как-то раз Лэнгдон заходил в этот музей, чтобы взглянуть на его художественную коллекцию. Она оказалась не более чем собранием репродукций знаменитых работ, имеющих отношение к Данте и созданных в разных уголках мира, однако увидеть их все под одной крышей было любопытно.
В глазах Сиены вдруг заблестела надежда.
– И вы думаете, в экспозиции найдется какое-нибудь старинное издание «Божественной комедии»?
Лэнгдон усмехнулся:
– Нет, но в их сувенирной лавке продают огромные плакаты с полным текстом «Божественной комедии», напечатанным микроскопическим шрифтом.
Она посмотрела на него слегка испуганно.
– Знаю, знаю. Но это лучше, чем ничего. Одна беда: глаза у меня уже не те, что раньше, так что читать мелкий шрифт придется вам.
– È chiusa [42] , – окликнул их какой-то старик, увидев, что они подходят к двери. – È il giorno di riposo.
Сегодня выходной? Лэнгдона вдруг снова охватила растерянность. Он взглянул на Сиену.
– Разве сегодня не понедельник?
– Понедельник, – подтвердила она, – но флорентийцы предпочитают отдыхать именно в этот день.
Лэнгдон застонал от досады. Теперь он и сам вспомнил, как необычно устроен здешний рабочий календарь. Поскольку по уикэндам доллары туристов текли более обильным потоком, многие флорентийские торговцы решили перенести день отдыха с субботы на понедельник и таким образом повысить свои доходы.
К несчастью, по той же причине отпадало и другое место, на которое Лэнгдон возлагал надежды, – один из его любимых местных магазинов под названием «Книжная биржа», где наверняка отыскалась бы парочка экземпляров «Божественной комедии».
– Какие будут предложения? – спросила Сиена.
Лэнгдон надолго задумался и наконец кивнул.
– Тут поблизости есть одно местечко, где собираются любители Данте. Думаю, у кого-нибудь из них вполне может оказаться с собой его книга. Попросим одолжить ее на минутку.
– А если там тоже закрыто? – В голосе Сиены звучало сомнение. – Почти все в этом городе стараются устроить себе выходной не в воскресенье.
– Они не могут себе этого позволить, – уверил ее Лэнгдон. – Дело в том, что это церковь.
Метрах в пятидесяти от них, в гуще толпы, человек с сыпью на коже и золотой сережкой в ухе прислонился к стене, радуясь выпавшей ему возможности перевести дух. Он по-прежнему не мог глубоко вдохнуть, а гнойнички у него на лице – особенно на верхних веках, где кожа была особенно нежная, – зудели все сильнее. Он снял свои модные очки и провел рукавом по глазам – с осторожностью, чтобы не повредить кожу. Снова надев очки, он увидел, что те, кого он преследовал, отправились дальше. Тогда он собрался с силами и заставил себя пойти за ними, стараясь дышать как можно ровнее.
В нескольких кварталах от Лэнгдона и Сиены, в Зале Пятисот, агент Брюдер стоял над изувеченным телом очень хорошо знакомой ему женщины с шипами на голове. Опустившись на колени, он забрал у нее пистолет и, прежде чем отдать его одному из подчиненных, предусмотрительно вынул обойму.
Беременный администратор музея Марта Альварес стояла немного поодаль. Она только что дала Брюдеру краткий, но весьма удививший его отчет о том, что знала о действиях Роберта Лэнгдона начиная с прошлого вечера… включая одно сообщение, которое Брюдер до сих пор пытался как следует осмыслить.
Лэнгдон утверждает, что у него амнезия.
Брюдер вынул телефон и набрал номер. Его начальник снял трубку лишь после трех гудков, и слышимость была неважная.
– Агент Брюдер? Докладывайте.
Брюдер заговорил медленно и раздельно, чтобы на другом конце линии было понятно каждое его слово.
– Мы до сих пор ищем Брюдера и девушку, но тем временем произошло еще кое-что. – Брюдер выдержал паузу. – И если это правда… то все меняется.
Шеф мерил шагами кабинет, борясь с искушением налить себе еще виски. Он понимал, что для выхода из этого кризиса ему нужна трезвая голова.