– Прямо здесь? Сейчас?
– Да. Я понимаю, это с нашей стороны бесцеремонность, но не могу даже выразить, насколько это важно для нас. – Она помолчала. – Вполне может быть, что на карту поставлена наша жизнь.
Лэнгдон посмотрел на нее с тревогой.
– На расшифровку может потребоваться изрядное время, но если это так важно для вас…
– Благодарю. – Сински прервала его, пока он не передумал. – Вам надо кому-нибудь позвонить?
Лэнгдон покачал головой и сказал, что намеревался провести выходные тихо и в одиночестве.
Отлично. Сински усадила его за отдельный стол, с проектором, бумагой, карандашом и ноутбуком, имеющим надежный выход на спутник. Лэнгдон был глубоко озадачен этим интересом ВОЗ к переделанной картине Боттичелли, но послушно принялся за дело.
Решив, что он будет изучать картину несколько часов, доктор Сински занялась своими бумагами. Она слышала, как он время от времени встряхивает проектор и пишет в блокноте. Не прошло, наверное, и десяти минут, как он положил карандаш и объявил:
– Cerca trova.
Сински повернулась.
– Что?
– Cerca trova, – повторил он. – Ищите, и найдете. Вот что там зашифровано.
Сински поспешила к его столу, села рядом и зачарованно выслушала объяснение Лэнгдона, каким образом перемешаны круги Дантова ада и как, будучи расставлены в правильной последовательности, они дают итальянскую фразу cerca trova.
Ищите, и найдете? – удивлялась Сински. Это желал сообщить мне маньяк? Фраза звучала прямым вызовом. Вспомнились угрожающие слова безумца, которыми закончилась их встреча в Совете по международным отношениям. Что ж… тогда потанцуем?
– Вы побледнели, – сказал Лэнгдон, пристально глядя на нее. – Я так понимаю, вы ждали другого объяснения?
Сински овладела собой и поправила амулет на шее.
– Не совсем такого… Скажите, этой картой ада мне предлагают что-то искать?
– Да. Cerca trova.
– А где искать, не намекают?
К столу потянулись сотрудники ВОЗ, напряженно ожидая ответа. Лэнгдон потер подбородок.
– Впрямую – нет… Но могу высказать весьма правдоподобную догадку.
– Говорите, – произнесла она с неожиданной резкостью.
– Ну, как вы отнесетесь к Флоренции?
Сински стиснула зубы, стараясь не выдать своей реакции. Сотрудники же ее не так хорошо собой владели. Они обменялись изумленными взглядами. Кто-то схватил телефон и стал звонить. Кто-то поспешно вышел за дверь в носовую часть самолета.
Лэнгдон ничего не понимал.
– Я сказал что-то важное?
Чрезвычайно, подумала Сински.
– Почему вы сказали «Флоренция»?
– Cerca trova, – ответил он и быстро рассказал о давнишней загадке, связанной с фреской Вазари в палаццо Веккьо.
Ей этого было достаточно. Значит, Флоренция. Это не могло быть простым совпадением, раз ее мститель покончил с собой в каких-нибудь трех кварталах от палаццо Веккьо во Флоренции.
– Профессор, когда я показала вам мой амулет и сказала, что он называется кадуцеем, вы промолчали – как будто хотели возразить, но раздумали. Что вы хотели сказать?
Лэнгдон покачал головой:
– Ничего. Глупость. Профессорский педантизм иногда берет надо мной верх.
Сински посмотрела ему в глаза.
– Я спрашиваю потому, что хочу знать, можно ли доверять вам полностью. Что вы хотели сказать?
Лэнгдон сглотнул и откашлялся.
– Это не важно, но вы сказали, что ваш амулет – древний символ медицины. Правильно. Только, назвав его кадуцеем, вы допустили весьма обычную ошибку. В кадуцее две змеи на жезле с крыльями. На вашем амулете одна змея, и крыльев наверху нет. Ваш символ называется…
– Посохом Асклепия.
Лэнгдон удивленно посмотрел на нее.
– Да. Совершенно верно.
– Я знаю. Проверяла вашу искренность.
– Не понял?
– Мне было любопытно, скажете ли вы правду, не побоявшись смутить меня.
– Похоже, я не выдержал испытания.
– Больше так не делайте. Мы с вами можем работать только при условии полной откровенности.
– Работать с вами? Разве мы не закончили?
– Нет, профессор, не закончили. Мне надо, чтобы вы полетели с нами во Флоренцию и помогли кое-что отыскать.
Лэнгдон не поверил своим ушам.
– Сегодня?
– Боюсь, что да. Я еще должна рассказать вам, насколько угрожающая создалась ситуация.
– Что вы мне скажете, не имеет значения. Я не хочу лететь во Флоренцию.
– Я тоже, – хмуро отозвалась она. – Но к сожалению, время уже на исходе.
Полуденное солнце отражалось от гладкой крыши скоростного итальянского поезда «Фреччардженто», который мчался по Тоскане, описывая плавную дугу. Несмотря на свою скорость 280 километров в час, «Серебряная стрела» почти не издавала шума, а тихий перестук колес и слабое покачивание вагона действовали на пассажиров убаюкивающе.
Для Роберта Лэнгдона последний час слился в одно неясное пятно.
Сейчас Лэнгдон и доктор Феррис сидели в salottino скоростного поезда – отдельном купе бизнес-класса с четырьмя кожаными сиденьями и складным столиком. Феррис заплатил за все купе своей кредитной карточкой – а также за минеральную воду и бутерброды. Сиена и Лэнгдон, умывшись в туалете рядом с купе, с жадностью на них набросились.
Ехать до Венеции предстояло два часа. Как только они уселись, доктор Феррис посмотрел на маску в прозрачном пакете, лежавшую на столе, и сказал:
– Нам надо сообразить, на какое место в Венеции указывает эта маска.
– И быстро, – возбужденно добавила Сиена. – Это, может быть, наш единственный шанс предотвратить угрозу со стороны Зобриста.
– Подождите. – Лэнгдон накрыл маску ладонью, словно хотел ее защитить. – Вы обещали, что как только мы сядем в поезд, вы кое-что проясните для меня касательно последних дней. Сейчас я знаю только, что ВОЗ попросила меня расшифровать изменения, сделанные Зобристом в «La Mappa». Больше ничего вы мне не сказали.
Доктор Феррис беспокойно заерзал и почесал сыпь на лице и шее.
– Понимаю, вы раздосадованы, – сказал он. – Конечно, это выбивает из колеи, когда не можешь вспомнить, что с тобой было, но с медицинской точки зрения… – Он взглянул на Сиену, ища подтверждения, и продолжил: – Очень советую не тратить силы на то, чтобы вспомнить забытые детали. При амнезии лучше всего оставить забытое забытым.