Венецианский вокзал Санта-Лючия – элегантное невысокое здание из серого камня и бетона. Оно спроектировано в современном минималистском стиле, и фасад его лишен всяких надписей, если не считать крылатых букв FS, логотипа государственной железнодорожной сети Ferrovie dello Stato.
Вокзал расположен у западной оконечности Большого канала, и пассажиру достаточно сделать шаг, чтобы его сразу окружили особенные звуки, запахи и зрелища Венеции.
Для Лэнгдона первым всегда было ощущение от ее соленого воздуха – свежий ветерок, приправленный ароматом белой пиццы, которую продают уличные торговцы перед вокзалом. Сегодня ветер дул с востока и нес еще запах дизельного топлива водных такси, длинной шеренгой выстроившихся в мутной воде Большого канала. Десятки шкиперов махали руками и кричали туристам, заманивая пассажиров на свои такси, гондолы, речные трамваи вапоретто и быстроходные катера.
Хаос на воде, дивился Лэнгдон, глядя на плавучий транспортный затор. Такая толчея в Бостоне раздражала бы, а здесь казалась забавной.
На той стороне канала – рукой подать – поднимался в небо зеленый купол Сан-Симеоне-Пикколо, одной из самых эклектичных церквей в Европе. Ее необычно крутой купол и круглая алтарная часть были построены в византийском стиле, а мраморный пронаос с колоннами – явно по образцу классического греческого портика римского Пантеона. Вход украшал эффектный мраморный фронтон с рельефным изображением святых мучеников.
Венеция – это музей на открытом воздухе, думал Лэнгдон, глядя на церковные ступени, у которых плескалась вода канала. И музей этот медленно тонет. Но даже перспектива затопления представлялась пустяком по сравнению с опасностью, притаившейся где-то в недрах города.
И никто об этом даже не догадывается…
Слова, написанные на изнанке посмертной маски Данте, все время вертелись у него в голове, и непонятно было, куда все это его приведет. Переписанный текст лежал у него в кармане, а саму маску по предложению Сиены он завернул в газету, снова запечатал в прозрачный пакет и оставил в автоматической камере хранения на вокзале. Хранилище оскорбительное, не достойное уникального предмета – но не таскать же бесценный гипс по городу, построенному на воде.
– Роберт? – Сиена, которая шла впереди с Феррисом, направилась к такси. – У нас мало времени.
Лэнгдон поспешил к ним, хотя ему, страстному ценителю архитектуры, ускоренная поездка по каналу представлялась кощунством. Мало что могло доставить такое удовольствие, как неспешное плавание на вапоретто – главном городском транспорте – по первому маршруту, предпочтительно ночью и на открытой палубе, мимо высвеченных прожекторами соборов и дворцов.
Сегодня не удастся, подумал Лэнгдон. Вапоретто славились своей тихоходностью, и на такси, конечно, было быстрее. Но очередь к такси выглядела бесконечной.
Феррис был не расположен ждать и взял командование на себя. Пухленькой пачкой купюр он подозвал водный лимузин – лоснящийся катер из южноафриканского красного дерева. Этот транспорт, конечно, был роскошью, зато поездку обещал короткую и без посторонних – минут пятнадцать по Большому каналу до площади Сан-Марко.
Хозяин был на редкость красивый мужчина в отличном костюме от Армани и больше походил на кинозвезду, чем на шкипера. Хотя как же иначе – это Венеция, средоточие итальянской элегантности.
– Маурицио Пимпоне, – сказал шкипер, приняв их на борт, – и подмигнул Сиене. – Prosecco? Limoncello? [46] Шампанское?
– No, grazie [47] , – ответила Сиена и на беглом итальянском попросила его как можно быстрее доставить их к площади Сан-Марко.
– Ma certo [48] . – Маурицио опять подмигнул. – Моя лодка самая быстрая в Венеции.
Когда они сели в обитые бархатом кресла на открытой корме, Маурицио включил свой «вольво-пента» и задним ходом отошел от причала. Затем повернул руль вправо, прибавил газу и ловко повел свое большое судно сквозь гущу гондол, раскачивая их спутной волной. Гондольеры в полосатых рубашках грозили ему вслед кулаками.
– Scusate! – кричал Маурицио. – ВИПы!
Через несколько секунд он вывел катер из затора и помчался по Большому каналу на восток. Под изящной аркой моста Скальци до Лэнгдона долетел знакомый аромат seppie al nero – каракатицы в собственных чернилах – из ресторанов под навесами на берегу. За излучиной показался купол массивной церкви Сан-Джеремия.
– Святая Луция, – прошептал Лэнгдон, прочтя имя на боковом фасаде церкви. – Кости незрячей.
– Что вы сказали? – спросила Сиена, подумав, что он разгадал строчку в непонятном стихотворении.
– Да так. Чудная мысль. Ерунда, наверное. – Лэнгдон показал на церковь. – Видите надпись? Здесь похоронена святая Луция. Я иногда читаю лекции по агиографическому искусству – то есть изображениям христианских святых, – и мне вдруг пришло в голову, что святая Луция – покровительница слепых.
– Si, santa Lucia [49] , – подхватил Маурицио, обрадовавшись, что может еще чем-то быть полезным. – Святая слепых! Вы знаете историю, нет? – Он обернулся к ним, перекрикивая шум мотора. – Лючия была такая красивая, что ее желали все мужчины. И Лючия, чтобы быть чистой перед Богом и сохранить девственность, вырезала себе глаза.
Сиена застонала:
– Вот это благочестие.
– И в награду за ее жертву Бог дал ей другие глаза, еще красивее!
Сиена посмотрела на Лэнгдона.
– Он же знает, что это бессмыслица, правда?
– Пути Господни неисповедимы. – Лэнгдон стал припоминать картины старых мастеров – десятка два – с изображением святой Луции, несущей свои глаза на блюде.
Существовали разные легенды о святой Луции, но во всех она вырывала свои глаза, вызывавшие у людей вожделение, клала на блюдо и протягивала его страстному поклоннику со словами: «Вот, получи то, чего ты так желал… и умоляю тебя, оставь меня теперь в покое!» Страшным образом вдохновило ее на эту жертву Священное Писание, наставление Христа: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…»
Незрячей, думал Лэнгдон, …дожа вероломного ищи… кто кости умыкнул незрячей.
Святая Луция была слепой, и не исключено, что это на нее указывало загадочное стихотворение.
– Маурицио! – крикнул Лэнгдон и показал на церковь Сан-Джеремия. – Мощи святой Луции в этой церкви, да?
– Немного, да, – ответил Маурицио, держа руль одной рукой и обернувшись к пассажирам, словно дорога впереди была свободна от лодок. – Но большей части нет. Санта Лючию так любили, что ее мощи разделили между церквями по всему миру. Венецианцы любят ее больше всех, конечно, и мы празднуем…