Но до спасительного выхода оставалось ещё добрых сто футов.
Правая стена, казалось, наращивала скорость, тогда как Томас отчаянно желал, чтобы она замедлила движение. До полного закрытия оставались считанные секунды. У них не было ни малейшего шанса выбраться вовремя. Ни малейшего.
Томас обернулся к Ньюту: со своей хромотой тот, как ни напрягался, пробежал только половину пути.
Снова взгляд внутрь Лабиринта, потом на движущуюся стену: осталось несколько футов — и всё кончено.
Минхо споткнулся и растянулся на полу. Нет, никак не успеть! Время вышло. Вот и всё.
Томас слышал крики Ньюта у себя за спиной: «Не смей, Томми! Не смей, чёртов дурак!»
Штыри справа походили на направленные вперёд клинки, они стремились в отверстия слева, как меч в ножны, желая найти отдых на всю ночь. Оглушительный грохот и скрежет захлопывающейся Двери наполняли воздух.
Пять футов. Четыре. Три. Два.
Томас знал, что выбора у него нет. И он сделал шаг. Вперёд. В последнюю секунду проскользнул между соединительными штырями и вступил в Лабиринт.
Стены столкнулись за его спиной, эхо громогласного «бум!» прокатилось по коридорам и отразилось от покрытых плющом стен, превратившись в раскат безумного хохота.
На несколько секунд, казалось Томасу, мир вокруг застыл. После грохота захлопнувшейся Двери наступила мёртвая тишина. Небо окутала завеса тьмы, словно само солнце страшилось того, что скрывал в себе Лабиринт; в сгустившихся сумерках циклопические стены приняли вид громадных склепов на заросшем гигантской травой кладбище для великанов.
Томас прислонился к грубому камню, сам не веря в то, что натворил, и исполнился ужаса перед неизбежными последствиями.
Из состояния прострации его вывел пронзительный крик Алби. Минхо тихо стонал. Томас оттолкнулся от стены и побежал навстречу приютелям.
С неимоверными усилиями Минхо удалось подняться, но выглядел он ужасно, даже в скудном свете сумерек — потный, грязный, всё его тело превратилось в один сплошной синяк. Но у валяющегося на полу Алби вид был ещё хуже: от одежды остались только клочья, руки покрыты ранами и кровоподтёками. Томаса передёрнуло от ужаса. Неужели Алби подвергся атаке гривера?
— Чайник, — прохрипел Минхо, — если ты думаешь, что совершил подвиг, слушай сюда. Ты просто самый-разсамый грёбаный долбанутый грёб, из всех трахнутых на голову трахнутый больше всех. Считай, что ты уже сдох, так же, как и мы.
Томас почувствовал, как вспыхнуло его лицо — он ожидал, по крайней мере, хоть немного признательности.
— Я не мог просто стоять и ничего не делать.
— И что хорошего из этого вышло? — закатил глаза Минхо. — Ну и хрен с тобой, чувак. Нарушай Правило номер один, затягивай петлю на собственной шее, мне до фонаря.
— Не стоит благодарности. Я только пытался помочь. — Томас чувствовал себя так, словно ему только что навешали оплеух.
Минхо горько, принуждённо засмеялся и опустился возле Алби на колени. Томас пристальнее всмотрелся в лежащего на полу вожака и только тогда понял, насколько плохи его дела. Алби, казалось, был на краю смерти. Его обычно тёмная кожа быстро теряла цвет, а дыхание становилось прерывистым и поверхностным.
Томаса охватило отчаяние.
— Что произошло? — спросил он, стараясь не поддаваться гневу.
— Не хочу об этом говорить. — Минхо проверил у Алби пульс и приложил ухо к его груди. — Скажем так: гриверы очень хорошо могут притворяться дохлыми.
Это заявление захватило Томаса врасплох.
— Так его... укусили? Или как там вы говорите — ужалили? И теперь он проходит через Превращение?
— Да, тебе много надо узнать, — вот и всё, что ответил Минхо.
Томас чуть не взвыл. Он и так знал, что ему много надо узнать — потому и задавал свои бесконечные вопросы.
— Он умрёт? — заставил он себя задать очередной вопрос, содрогнувшись от того, как бесстрастно он прозвучал.
— Поскольку нам не удалось вернуться до заката — наверняка. Может, даже через час-другой — я не знаю, сколько это занимает времени, когда ты не получаешь сыворотки. Мы с тобой тоже отдадим концы, так что сильно не горюй по Алби. Будь покоен, мы все скоро будем покойниками. — Бегун говорил таким будничным тоном, что до Томаса не сразу дошёл смысл сказанного.
Но вскоре он начал осознавать мрачную реальность происходящего.
— Мы действительно все умрём? — спросил он, не в силах поверить в это. — Говоришь, у нас нет ни одного шанса?
— Ни единого.
Пессимизм Минхо разозлил Томаса.
— А, брось! Должно же быть что-нибудь, что мы можем сделать! Сколько гриверов нагрянут по нашу душу? — Он заглянул в коридор, ведущий вглубь Лабиринта, словно ожидая, что чудовища появятся, стоит только назвать их по имени.
— Не знаю.
В мозгу Томаса вспыхнула мысль, давшая ему некоторую надежду.
— Но... А как же Бен? И Гэлли, и другие, которых ужалили, но они выжили?
Минхо бросил на него взгляд, красноречиво говоривший, что у его собеседника мозгов не больше, чем у коровьего плюка.
— Ты что, не слышал меня? Они все вернулись до заката, дебил. Вернулись и получили сыворотку.
Томас подивился, что это за сыворотка такая, но у него было слишком много других, более важных вопросов.
— Я думал, гриверы выходят только по ночам.
— Индюк тоже думал. Они всегда выходят по ночам. Но это не значит, что они не показываются и днём.
Минхо, похоже, овладела полная безнадёжность. Томас не желал ей поддаваться — он не собирался сложить лапки и умереть.
— А кто-нибудь когда-нибудь оставался в Лабиринте ночью и при этом не погибал?
— Никогда.
Томас нахмурился — ну хоть бы малейший проблеск надежды!
— Тогда... сколько погибло?
Минхо уставился в пол, опершись одним локтем о колено. Он был крайне измотан и почти в шоковом состоянии.
— По крайней мере, двенадцать человек. Ты же вроде был на кладбище?
— Был.
«Так вот как они умерли», — подумал Томас.
— Собственно, там похоронены те, кого мы сподобились найти. А сколько тех, кого не нашли... — Минхо махнул рукой в сторону запечатанного входа в Приют. — Недаром это проклятое кладбище спрятано глубоко в лесу. Мало радости, если тебе каждый день будут колоть глаза твоими погибшими друзьями.
Минхо встал, подхватил Алби за руки и кивнул на его ноги:
— Берись за эти вонючие костыли. Давай оттащим его к Двери. Так у них будет наутро хотя бы одно тело.