Тело Заха переместилось под ним. Ноги Заха обвили его. Углом глаза он увидел, как, выгнув спину, Зах поднимается с матраса, как, собрав в горсти волосы Тревора, он трет ими себя по груди и животу.
Внезапно его поразило как громом: в этом тоже есть власть, такая же осязаемая, как удар в лицо, такая же безусловная, как хруст черепа под молотком. Власть заставить человека сходить с ума от удовольствия, а не от страха и боли, держать в своей власти каждую клеточку тела другого.
И тогда, когда все закончится, этот человек будет еще жив.
— Пожалуйста, пососи мой хуй, — слабо попросил Зах.
— Я… — Тревор поискал нужные слова. — С радостью, — прошептал он наконец и, заведя руки под ягодицы Заха, очень осторожно взял пенис Заха глубоко в рот. Пенис удобно примостился у него на языке, меж стенок горла, словно для того и был создан.
Просунув руку между ног Заха, он сжал ему яйца, почувствовал, как они натягиваются, ощутил, как подрагивает, волнуется их кожа. Голова Заха металась по подушке, сам он постанывал, стараясь двигаться не слишком резко. Тревор схватил его вздымающиеся бедра и глотнул глубже, заставляя мышцы горла разойтись, расплавиться. Он едва не поперхнулся, но подавил рефлекс. Он хотел вобрать это в себя, захватить этот вкус, этот шанс.
Шанс? подумал он, что я имел в виду под шансом? Но прежде чем он успел задуматься над этим, Зах выкрикнул «ОХХХХ, ТРЕВ!» и запустил пальцы еще глубже в волосы Тревора, так что тому показалось, что из скальпа вот-вот вырвутся пряди. Все гудящее тело Заха подалось вперед и как будто излило свою энергию в Тревора. Он почувствовал, как она жаром изливается ему на язык и течет по горлу, как эту энергию коротит из пальцев Заха ему в виски, прямо ему в мозг, как она мерными волнами исходит из солнечного сплетения Заха. Его тело было словно одна огромная нервная батарея.
Тревор продолжал сосать, пока пенис Заха у него во рту не стал мягким и скользким, пока его губы не зарылись в лоснящиеся заросли волос, таких черных по контрасту с бледной кожей Заха. Вкус во рту у Тревора во многом напоминал его собственный, но со своими, особенными нотами: слегка травянистый, слегка перечный. Он задумался, не отравит ли его собственная сперма Заха кофеином.
Но тело Заха понемногу расслаблялось, сворачивалось вокруг него. Тревор скользнул вверх по матрасу, так чтобы Заху удобнее было лежать. Его пальцы прошли по дорожкам пота, стекающего по спине Заха. Он поцеловал веки Заха и слабые темные круги синяков под глазами, наслаждаясь нежной текстурой кожи у себя на губах, легким прикосновением ресниц, тайными движениями глазных яблок. Он поцеловал изящные дуги бровей Заха, переносицу узкого изысканного носа. Их губы вновь соединились в долгом и неспешном удовлетворенном поцелуе. Казалось, даже несмотря на распухшие губы, Зах не может нацеловаться. Тревор даже не знал, что можно чувствовать такую близость с кем-то, и не мечтал, что ему может захотеться такого.
— Ну и что ты думаешь? — спросил некоторое время спустя Зах.
— Думаю, это стоит миллиона рисунков. — Говоря это, Тревор почувствовал укол вины. Но если бы рассказ о Птице не был бы уничтожен, всего этого могло и не произойти. Он знал, что в руке, в мозгу у него еще множество рисунков. Зах был прав. Ему не нужно, чтобы дом выдавал ему их как пособие. Зах покачал головой.
— Если он или оно такая сволочь, чтобы разорвать твой рассказ, то, может, он пожалеет. Может, он снова сложит обрывки.
— Ага, и склеит их скотчем, — фыркнул Тревор.
— Магическим скотчем.
— Ну да, пусть хоть всю катушку израсходует.
Зах устроил поудобнее голову на сгибе локтя Тревора. Тревор почувствовал, как на их телах холодеет пот, как комнату заполняет сырой утренний холодок, и натянул на обоих одеяло. Под одеялом Зах придвинулся к нему еще ближе. И одеяло стало все равно что теплый кокон, затерянный в пространстве, как тихая гавань, как чрево.
— Прости, что я тебя ударил, — произнес Тревор. Время извинений давно прошло, но он все равно должен был это сказать.
— А мне не жаль. Это нас сюда завело. — Зевнув, Зах вжался лицом в грудь Тревора. — Я раньше боялся к тебе приставать.
— Почему?
— Ну… — Переменив позу, Зах закинул руку Тревору на живот, погладил острый холмик тазовой кости. — Я обычно не занимаюсь сексом с теми, кого уважаю.
— А почему нет?
— Наверное, потому, что я придурок. Не знаю.
Тревор только смотрел, на него.
Зах начал говорить — приблизительно так же, как говорил вчера Тревор: выплескивая гадкую историю своей жизни, открывая, наверное, даже больше причиненного ему вреда, чем он сам осознавал: презервативы, в которые он мастурбировал, пустые перепихоны Французского квартала, одержимая потребность чувствовать рядом чужую плоть, но не думать об этом. Под конец он снова плакал, всего несколько медленных слез стыда.
Взяв в ладони лицо Заха, Тревор слизал слезы. Его язык проскользнул в солоноватый уголок Захова глаза, прошелся по изгибу скулы, скользнул в рот. Зах благодарно прижался к нему, и Тревор почувствовал, что хочет, чтобы все произошедшее повторилось снова. Он не знал, что это возможно так скоро. Но Зах, похоже, показывал ему, что возможно все что угодно.
На этот раз все длилось гораздо дольше. Руки Заха трудились над ним, искусно поглаживая, сжимая, выстраивая ритм столь восхитительный, что Тревору казалось, он сейчас кончит меж теплых ловких ладоней Заха. Это было бы неплохо, но Зах снова двинулся вниз, целуя его везде, выводя мокрые блестящие лабиринты слюны по его телу, потом принялся сосать его глубоко и медленно, мучительно, до безумия медленно. Это было почти болезненно, и все же Тревору хотелось, чтобы так длилось часами.
Зах раскинулся между ног Тревора, левой рукой обнимая его за талию, а правой творя что-то несусветное: Тревор почувствовал, как настойчиво твердеет у его бедра пенис Заха. Он придвинул к нему ноги и, протянув руку, смог лишь едва коснуться его кончиками пальцев. Ему хотелось сделать что-то, чтобы и Заху было хорошо.
— Я смогу… как нам обоим…
Не сбивая ритма, Зах переместился, так что его бедра оказались у головы Тревора, а его вставший пенис — в пределах досягаемости его рта. Позиция казалась чудом физики, но Тревор тут же уловил ее преимущества; она позволяла перенести друг на друга вес, тесно прижать друг к другу тела и широко распахнуть горла. Казалось, так они и впрямь способны продолжать часами. Так они и сделали, пока их усталые тела почти связала влажная сеть слюны, пота и спермы.
Потом они снова заснули, и это был легкий сон удовлетворения, затянувшийся до полудня. Дом вокруг них молчал. Их сны двигались в такт лишь мягкому шороху дождя по крыше, в такт ровному дыханию друг друга.
Тело убитой туристки из Атланты было обнаружено на складе, где обычно хранились плоты для парада на Марди Гра. По заявлению полиции, Элизабет Линхард, тридцати шести лет от роду, была изувечена, и неизвестный или неизвестные предприняли попытку сжечь ее труп. Как сообщили нам из анонимного источника, наполовину съеденную голову жертвы нашли во рту десятифутового бюста Бахуса…