– Мы с Эйрелом присматриваем за ним. По-моему, Ботари пока прекрасно справляется. Он самостоятельно нашел мистрис Хисопи, исправно платит ей и следит за тем, чтобы у девочки было все необходимое. А что, он тебя как-то волнует?
Друшикко кинула на Корделию взгляд, полный изумления и как бы говоривший: «Вы что, шутите?»
– Он такой огромный. И уродливый. И он… иногда что-то бормочет себе под нос. И так часто болеет – по нескольку дней подряд не встает с постели. Но у него нет ни жара, ни чего-либо подобного… Командир людей графа Петера считает, что Ботари – симулянт.
– Он не симулянт. Но я рада, что ты об этом сказала. Надо будет Эйрелу побеседовать с командиром и объяснить, что к чему.
– Но разве вы его не боитесь? По крайней мере в его плохие дни?
– Глядя на него, мне хочется плакать, – медленно проговорила Корделия, – но я его не боюсь. Ни в плохие, ни в хорошие дни. И тебе тоже не следует бояться его.
– Извините. – Друшикко чертила носком туфля по гравию. – Это очень печальная история. Неудивительно, что он не рассказывает об эскобарской войне.
– Да. Я… была бы очень признательна, если бы ты с ним об этом не заговаривала. Ему это очень тяжело.
Короткий перелет через узкую часть озера – и они оказались в поместье Форкосиганов. Сто лет назад дом был форпостом крепости, расположенной на мысу, а теперь, когда надобность в наземных укреплениях отпала, старинные каменные казармы были переделаны под более мирные цели. Доктор Генри, по-видимому, ожидал чего-то более внушительного и был слегка разочарован.
Графская домоправительница сервировала легкий обед на украшенной цветами террасе у южной стороны дома, неподалеку от кухни. Идя к столу, Корделия с графом Петером немного отстали.
– Спасибо вам, сэр, что разрешили к вам вторгнуться.
– Вот еще – вторгнуться! Это твой дом, милочка. Ты можешь принимать здесь кого захочешь. К тому же сегодня ты впервые входишь сюда, неся под сердцем ребенка. – Они остановились в дверях. – Знаешь, когда моя мать вышла замуж за отца, она поменяла всю обстановку резиденции Форкосиганов. Моя жена в свое время сделала то же самое. Эйрел женился так поздно – полагаю, перемены будут более чем своевременны. Ты не хотела бы этим заняться?
«Но это же ваш дом, – беспомощно подумала Корделия. – Ваш, а не мой и даже не Эйрела…»
– Ты пока не оставила никакого следа в нашей жизни, – продолжал граф. – Порой я боюсь, как бы ты снова не улетела. – Старик улыбнулся, но во взгляде, который он бросил на невестку, мелькнуло беспокойство.
Корделия похлопала себя по округлившемуся животу.
– О, я теперь надежно пришвартована, сэр. – Она поколебалась. – Должна вам признаться, я подумала, как хорошо было бы устроить в резиденции Форкосиганов лифт. Считая подвал, полуподвал, чердак и крышу, в главной части здания восемь этажей. Сейчас это для меня немного утомительное путешествие.
– Лифт? Мы никогда… – начал граф, но тут же осекся. – Где?
– Можно в заднем холле, рядом с трубой канализации. Так внутренняя архитектура не будет изменена.
– Действительно, можно. Прекрасно. Выбери подрядчика и распорядись.
– Тогда я завтра же этим займусь. Спасибо вам, сэр.
Оказавшись у него за спиной, Корделия позволила себе удивленно поднять брови.
Преследуя, видимо, все ту же цель – всячески ублажать мать своего будущего внука, – старый граф был подчеркнуто любезен с доктором Генри, несмотря на его молодость и демократические замашки. А Генри, в свою очередь, благодаря советам Корделии, тоже прекрасно поладил с графом. Старик с увлечением рассказывал врачу о новом жеребенке, только что родившемся в конюшнях Форкосиган-Сюрло. Он принадлежал к породе, которую граф Петер называл «тяжеловозом», хотя, на взгляд Корделии, в этом трогательном длинноногом существе не было ровным счетом ничего тяжеловесного. За огромные деньги будущий племенной жеребец был выписан с Земли в виде замороженного эмбриона. На Барраяре зародыш имплантировали кобыле, а за вынашиванием жеребенка обеспокоенно следил сам граф. Доктор Генри проявил интерес к технической стороне вопроса, и после обеда граф предложил всем экскурсию на конский двор.
Корделия попросила ее извинить.
– Наверное, мне лучше прилечь. А ты, Дру, иди. Со мной побудет сержант Ботари.
Она окончательно уверилась, что с Ботари творится что-то неладное: за обедом он не съел ни кусочка и уже больше часа молчал.
Дру стала было отнекиваться, но ее так заинтересовали лошади, что она дала себя уговорить. Когда Корделия и сержант остались вдвоем, он с благодарностью кивнул:
– Спасибо, миледи.
– Мне показалось, что вы нездоровы.
– Нет… Да. Не знаю. Я хотел… Мне хотелось поговорить с вами, миледи. Уже… несколько недель. Но подходящего момента никак не было. Я больше не могу ждать. Я надеялся, что сегодня…
– Что ж, сейчас самое удобное время. – В кухне домоправительница гремела посудой. – Пройдемся или…
– Как вам угодно, миледи.
Они пошли вокруг старого каменного дома. Беседка на холме была бы прекрасным местом для уединенной беседы, но Корделия слишком отяжелела и от своего состояния, и от обильной еды, чтобы туда взбираться. Она пошла по дорожке вдоль склона, которая вывела их к невысокой ограде фамильного кладбища Форкосиганов.
Этот уютный маленький некрополь уже был заполнен почти до предела – члены семьи, дальние родственники, особо заслуженные вассалы… Первоначально кладбище находилось на территории ныне разрушенного форта, и самые старые могилы – солдат и офицеров гарнизона – относились к очень давнему времени. Надгробия же Форкосиганов появились здесь только после того, как прежний центр графства, Форкосиган-Вашнуй, был стерт с лица земли атомной бомбой во время цетагандийского вторжения. Восемь поколений семейной истории тогда было уничтожено. По датам на плитах можно было восстановить историю: цетагандийское вторжение, эпоха гражданских войн… Могила матери Эйрела относилась как раз к самому началу войны Ури Безумного. Рядом с ней было оставлено место для Петера – тридцать пять лет назад. Покойница терпеливо ждала мужа.
– Сядем здесь. – Корделия кивнула в сторону каменной скамейки, обсаженной некрупными оранжевыми цветами и затененной импортированным с Земли дубом, которому было не менее ста лет. – Обитатели могил прекрасно умеют слушать – никогда не прерывают. И не сплетничают.
Корделия опустилась на теплый камень и с вниманием посмотрела на Ботари. Он почтительно сел вдали от нее – насколько позволяла скамья. Морщины на лице сержанта казались сегодня особенно глубокими; его рука, перекинутая через каменную спинку, судорожно сжималась и разжималась. Дышал он медленно и как-то осторожно.
Корделия постаралась, чтобы голос ее звучал как можно дружелюбнее.
– Ну, так что вас тревожит, сержант? Вы сегодня кажетесь немного… скованным. Что-то с Элен?