– Нерожденного назад не вытащить, – только и ответила Надя.
И тогда он понял, что ночью, когда проснулся и не услышал ее дыхания, Надежда устремилась на ту сторону в безумной попытке вернуть малыша.
Но не смогла.
Но зачем она попыталась пройти на ту сторону сейчас, что рассчитывала там отыскать?
Об этом мертвая невеста колдуну не поведала.
Роман положил для себя, как рубеж, весеннее половодье. Дожить до него, добрести, не сломавшись и не сломив Надежду, а там река все решит сама, все смоет, очистит, спасет. Он понимал, что Надю злит это чисто внешнее, почти техническое решение. Но ничего другого колдун придумать не мог. Дар был его спасением. Без реки он бы давно погиб. Он и Наде предлагал тот же путь, не ведая, способна ли она сделать по нему хоть шаг.
Ах, если бы он мог вновь создать для нее ожерелье. Но Роман не знал, как вернуть дар тому, кто от него отказался. Второй шанс, вторая жизнь, вторая любовь. Он блуждал между этими «вторыми», в чем-то ущербными, понятиями и не мог отыскать, где ошибся, где выбрал неверное решение.
Пустосвятово, Темногорск – вот замкнутый круг, по которому несется колдун год за годом. Знакомые дома и деревья мелькают все быстрее и быстрее. Ничего нового, ни единой капли, ни одного штриха. Все меняется, и одновременно все остается прежним. Совсем недавно Надя была рядом. Теперь ее нет. А Роман все мчится по своему замкнутому кругу.
Ему вдруг показалась смешной эта нелепая гонка.
Зачем? К чему? Вопросы сами по себе были коварны, поскольку соврать куда легче, чем дать верный ответ.
Только теперь, когда Надя ушла, понял колдун, что совершил непростительную ошибку: пытался любимую врастить в свою старую жизнь. Темногорск, Пустосвятово, Синклит. Надо было уехать, все переиначить, изменить, сломать раз и навсегда, но Роман продолжал жить по-прежнему или почти по-прежнему, и Надя все больше чувствовала себя лишней. Что ей делать здесь, в Темногорске? Лишь скучать да бездельничать. Прежде, наделенная ожерельем, она могла усилить в другом человеке его дар. Роману казалось порой, что, утратив ожерелье, Надя поступает ровно наоборот. То есть в других душах таланты гасит. Отъезд Надежды причинил колдуну жуткую боль, но в глубине души Роман знал, что Надежда правильно поступила.
* * *
«Кто сказал, что нельзя создать новое ожерелье? Почему?» – безмолвный вопрос прозвучал так отчетливо, что Роман вздрогнул и едва не съехал с дороги в канаву.
Взвизгнули тормоза.
В самом деле – почему?
Нельзя создать точно такое же ожерелье взамен утраченного – это правда. Новое ожерелье должно быть иным. Нить – особенной… Весь вопрос – какой? Роман почувствовал что-то похожее на эйфорию. Он творил новое волшебство. Лишь очень немногим колдунам это под силу. Роман знал, что это под силу и ему.
«Главное, – говаривал Стен, – правильно сформулировать задачу».
В обычном ожерелье – живая нить. То есть из живой воды. Но Надя умерла и воскресла. Значит, ее нить должна быть из воды мертвой. Да, именно так, из мертвой воды.
Но что есть мертвая вода, если живая – разновидность времени? Всего лишь прошлое, которое нельзя изменить. Для Надиного ожерелья колдун должен выдернуть нить из прошлого и вплести в волосы, которые срезал уже давно. Но где взять воду и волосы из прошлого? Он ведь не хранил срезанные пряди. И – насколько он помнил – мать тоже его волос не хранила.
Что же делать?
Отправиться в Беловодье? Нет, не то…
Ему вдруг почудилось, что Надя именно для того и ушла (не бросила его, нет, а временно удалилась), чтобы он мог создать для нее ожерелье.
Все теперь показалось ему почти очевидным. Но почему он не догадался раньше?
Почему?!
Есть ли у него теперь на это время?
И сколько времени осталось вообще?
«До рассвета», – услышал он насмешливый голос Аглаи.
* * *
Юл сидел на кухне, дожидаясь возвращения учителя. Своему ученику (единственному из четверых) Роман сообщил охранные заклинания не только от калитки, но и от входной двери. Теперь Юл Стеновский мог приходить в дом колдуна в любой день и в любое время.
– Давно ждешь? – спросил Роман, ставя кастрюлю с борщом на плиту.
Прежде чем зажечь спичку, смочил пальцы водой. Спички в руках водного колдуна всегда рассерженно шипели.
Борщ варила Марфа. Но готовила она куда хуже Тины. Мысль о Тине неожиданно причинила сильную боль.
А вдруг и Типу задело волной? Нет, не может быть. У нее же ожерелье, уже с душой сросшееся, давно подаренное – защитит.
– Скоро час жду, – отозвался Юл.
– Воду из кого изгонял?
– Откуда вы знаете?! – вскинулся ученик. Но тут же догадался, сбавил тон. – Ожерелье сказало. Так, значит, это вы…
– Нет, все сделал ты. А вот что и как – рассказывай.
Юл передернул плечами:
– Придурок один в кафухе привязался. Заметил плетенку у меня на шее. Ну и пристал… решил показать, какой он крутой. Схватил меня за грудки. Ну я ему и вмазал.
– Руки отсушил? – угадал Роман.
Начинающий колдун кивнул.
– Как этого человека зовут, хоть знаешь?
– Нет, только погоняло.
– Прозвище, – поморщился Роман. – Я же просил – не употреблять.
– Кликуха у него Вован.
– Может быть, имя? А если этот Вован в Синклит пожалуется?
– Не-а. Побоится. И потом, разве Синклит меня не оправдает? – с вызовом спросил ученик. – Оправдает. Гавриил обещал.
– Я же запретил тебе…
– По-любому это была самооборона, – заявил мальчишка с вызовом.
Хотя какой он мальчишка? Ему уже пятнадцать. А душой он гораздо старше. Гораздо. Или это так кажется? Дар старит?
– Ну хорошо. – Роман не стал развивать тему. – Ты под волну попал?
Юл кивнул.
– Что-нибудь почувствовал, когда волна надвигалась?
– Сердце как будто остановилось. А потом забилось как сумасшедшее.
– Плохо.
Плохо, что Юл почувствовал волну. Значит, с ним могло произойти примерно то же, что случилось с Аркадием Сидоренко.
– На улице эта волна двоих накрыла. Они больше не встали. Телка какая-то и пацан, – добавил юный чародей.
– Что с ними дальше случилось?
– Пацана «скорая» забрала. А девушка на скамейке сидела и как будто не в себе была. Бормотала всякую хрень. Ей бабка таблетку в рот совала.
– Волна была до изгнания воды или после? – как бы между прочим спросил Роман.