– Меня спасла Норма Галликан. Мне сделали пересадку костного мозга. Идём, у меня есть комнатка в пристройке. Там тебя никто не найдёт.
Если бы гений Империи по-прежнему умел летать, если бы он поднялся над Золотым градом и глянул на Рим с высоты птичьего полёта, то увидел бы толпы народа на улицах, огни факелов, алые язвы пожаров; лагерь преторианцев, осаждённый толпой, которая, однако, не спешила атаковать; скопившиеся на станциях и так и не отправленные поезда; фейерверк в небе над Палатином, мародёров, что били витрины и тащили все по домам; и очень высоко в небе, так высоко, что с земли человек не смог бы разглядеть ни за что, – одинокий самолёт. Самолёт сделал круг над Городом, развернулся и улетел на восток.
Первый сенатор, когда его наконец отпустили, добирался до дому пешком два часа. Он шёл сквозь толпы пляшущих и поющих, хмельных от вина и буйства людей. Очутившись дома, он уселся в атрии на мраморной скамье и долго сидел неподвижно. Потом поднялся, принёс из кладовой банку с краской и кисть и написал краской на колонне атрия: «Рим пал! Да здравствует Рим!» Потом направился в бани, наполнил ванну тёплой водой. Принёс все, что потребно для последнего дела: бритву, бокал крепкого вина и электрофон с песнями любимых бардов. В доме никого не было. Прислуга разбежалась, жена и дети были на отдыхе в Кампании.
Труп нашли лишь на третий день. Гюн послал по домам отцов-сенаторов исполнителей в тщетной попытке собрать их для принятия важных решений.
Едва исполнители открыли дверь в дом, как почувствовали страшнейшую вонь: погода стояла жаркая.
– Лучше бы сиятельный покончил с собой в холодильнике, – пробормотал центурион исполнителей, зажал нос и распахнул дверь в ванную комнату.
Лагерь Гнея Рутилия находился недалеко от Виндобоны.
Кто видел природу этих мест – сдержанную, строгую, но проникающую в самое сердце, тот никогда не забудет здешней красоты. Озера, похожие на небо, небеса, похожие на озёрную гладь. Зеленые луга, будто ковры, вытканные руками гениев. Белые домики под красной черепицей, хранящие ласковую тишину.
Жизнь здесь текла размеренная, воистину провинциальная, и лишь слухи, доходившие то из Рима, то с дальних рубежей, заставляли тревожиться. Падение Готского царства вызывало недоумение. В Риме почему-то считали, что, разбивая армии Содружества одну за другой, войска Чингисхана постепенно ослабевают. Но силы монголов не ослабевали, а, напротив, росли. Раньше Рутилий был уверен, что в случае столкновения он сумеет дать отпор варварам. Теперь эта уверенность таяла с каждым днём. О Рутилий и его легионе все как будто забыли. А вот он помнил – и о поражении Блеза, и о разгроме и бегстве Макрина. Разведка у Рутилия работала отлично.
И потому ещё за десять миль до Виндобоны его ребята остановили подозрительный внедорожник. В машине сидели трое парней, одетые просто и неброско. А ещё в авто на заднем сиденье лежал огромный змей-гений. Змей мог обернуться вокруг этого внедорожника трижды. Путешественники не походили на обычных фермеров или горожан, выехавших на прогулку. Кто они? Военные? Лазутчики? Ясно, что не монголы. Но это ничего не значило: монголам служат теперь многие. В том числе и римские граждане.
– Куда направляетесь? – спросил патрульный.
Сидящий на переднем сиденье юноша откинул со лба капюшон. Легионер Рутилия всмотрелся. Он узнал, но не мог поверить.
– Август?
– Перед тобой император. А это мои телохранители – Крот и Кумий. А Гет – гений, и он незаменим. Я хочу видеть Гнея Рутилия, легата Десятого легиона. Ведь вы из Десятого, не так ли?
Легионеру ничего не оставалось, как ударить себя по броненагруднику кулаком, давая понять, что он в полном распоряжении императора.
Через полчаса Постум сидел в принципарии Рутилия. Здание было старинным, хорошей кладки, с оштукатуренными стенами. На стене висела огромная карта, вся пронзённая красными и синими стрелками. Синие стрелки, перечеркнув южные рубежи Киевского и Московского княжеств, испятнали Готское царство, а теперь тянулись на запад к Дакии.
Из настоящей мебели в принципарии был один стол. Стульями служили ящики из-под снарядов. Столами для телефонов – тоже ящики из-под снарядов. Это понравилось Постуму необыкновенно. Именно таким он представлял настоящий принципарии боевого легата.
– Сказать честно, не ждал тебя, Август, – сказал Рутилий. Взгляд у него был колючий, губы тонкие, на левой щеке – след ожога. Постум сразу почувствовал исходящую от него неприязнь, но постарался не подать виду.
– Называй меня лучше император, – попросил он.
– Собираешься командовать? – Рутилий хмыкнул. Чем-то его усмешка походила на усмешку Цезона Галла. И Постум, несмотря на умение владеть собой, почувствовал, как внутри вскипает глухая ярость. Однако сдержался. И даже улыбнулся. Почти дружески.
– Нет. Но это обращение мне больше нравится.
– Твоя власть номинальна, – напомнил Рутилий.
– Пока. А через несколько дней я получу высший империй назад. Эти несколько дней уйдут на переговоры.
– Бенит вернётся в Рим и отстранит тебя от власти под каким-нибудь предлогом. А приручённый сенат с удовольствием ему подчинится.
– Вряд ли диктатор в ближайшие дни и даже месяцы вернётся в Рим. Ты ничего не знаешь? – Постуму очень хотелось усмехнуться. Но он сдержался. Он был серьёзен. Почти демонстративно. – В Риме переворот. У власти «Патроны римского народа». Они низложили Бенита заодно со мной. Их цель – наконец-то, спустя столько веков, воплотить замысел Платона и создать идеальное государство.
– Это бред…
– Все мы в школе проходили Платона.
– Но его никто не читал.
– Кто-то, значит, прочёл. На нашу голову…
В принципарий заглянул адъютант. Вскинул руку, приветствуя легата. Постума не узнал. Решил – волонтёр пытается наняться в инженерный обоз.
Рутилий прочёл принесённую радиограмму.
– Ты прав, в Риме переворот, – сказал он, швыряя полоску бумаги на стол. – Сенат расколот. Половина – в Риме, половина – в бегах. Многие неизвестно где. – То есть легитимно низложить Постума теперь никому не под силу. Легат понимал это так же отлично, как и его гость. – Что ты от меня хочешь… император? – Пауза была намеренно длинной.
– Чтобы ты дал отпор варварам.
– Отпор? Каким образом? У меня один легион. В худшем случае мы могли бы совершить какой-то отвлекающий манёвр. А лучше всего нам отойти и занять более выгодные позиции. Но дело сейчас даже не в позициях. Знаешь, что я скажу тебе, император? – Рутилий прищурился. – Ты мне не нравишься. Ты мне напоминаешь Гая Калигулу. А я не хочу быть Кассием Хереей, тираноборцем. Хотя его роль в кино так здорово сыграл Марк Габиний.