– Ты – мой должник, Элий. Тогда, на дороге, во время нашей последний встречи, я заставила тебя выбирать между мной и Римом. Я знала, что ты выберешь Рим. Тебе показалось, что я зла на весь мир и хочу тебе отомстить?
Элий кивнул.
– Ошибаешься! – воскликнула она с ребячливым торжеством. – Не только ты умеешь быть благородным, Элий! Я освободила тебя. Ты стал Цезарем, и наш брак сделался невозможным. Видеть, как ты разрываешься между долгом и любовью ко мне – нет уж, это не для меня! В конце концов ты бы отказался от меня. «О, дорогая Марция, прости, но Риму нужен наследник, а ты бесплодна… » – передразнила она, неплохо подражая голосу Элия. – Ты бы ушёл, считая себя предателем. А так ты столько лет жил с чистой совестью. И все благодаря мне. Ты не предполагал такое?
Как раз именно такое он и предполагал. И даже хотел, чтобы все было именно так. Но знал, что все не так. Он и сейчас это знал. Но подарил Марции маленькое, пусть и запоздалое, фальшивое торжество.
– У меня есть куча денег – и только. Ни любимого, ни детей. Есть, правда, любовники, – продолжала Марция. – У меня диабет, я теперь на диете, не могу есть сладости – а я их так любила, если помнишь.
– Помню.
– И эти пиры, что устраивал Гесид и приглашал нас к себе. Ты помнишь? Наверняка помнишь. У тебя Постум, Тиберий и Летиция. Твоя жизнь исполнилась, моя – не сбылась. Я торгую наркотой. Но не обвиняй меня, Элий. Не все равно – «Мечта Империи» или наркотик «Мечта»? Все – только обман и торговля желаниями. Люди хотят забыть о нашем фекальном мире – я им помогаю. Поздно что-либо исправлять. Мне уже ничего не хочется – даже секса. Расставляю ноги по привычке. – Тут она лукавила. Но кто мог её уличить? – Меня окружают мерзкие хари. Я никого не люблю.
– Оставь торговлю наркотиками и приезжай в Рим.
– Нет, мой друг, меня тут же посадят в карцер. Я, может, и сбегу из Новой Атлантиды, но только не в Рим. А впрочем, зачем жаловаться, а? Это так на меня не похоже. Я привыкла действовать. И я буду действовать. Я хочу от тебя ребёнка.
Элий решил, что ослышался.
– Марция…
– Знаю, знаю, мне много лет. Но можно взять мою яйцеклетку, оплодотворить твоей спермой, и нашего ребёнка выносит другая женщина. Двадцать лет назад медицина была на такое не способна. Теперь – запросто. Все уже обговорено, деньги заплачены. Дело за тобой.
Он даже не успел обдумать ответ, губы сами произнесли:
– Я – импотент.
– Не ври, – она лениво отмахнулась от его фразы и попросила официанта принести ещё вина. – У тебя глаза мужчины, который ищет телку. Ты давно уехал из Северной Пальмиры, и твоё воздержание слишком затянулось. А я даже не прошу меня трахнуть. Там, наверху, в комнате все готово. Можешь запереться наедине с пластиковой чашкой и с портретом Летиции – портрет лежит на кровати – и сделать все за несколько минут. И старая толстая Марция будет счастлива. Неужели она не может получить свой кусманчик счастья? А? Ты готов был биться за моего ребёнка на арене. Но та комнатка наверху – не Колизей.
Он подумал, что она пытается скрыть боль под маской весёлого кинизма. Или, напротив, ей не больно? И она испытывает наслаждение оттого, что может говорить с ним так бесстыдно и вызывающе? Или то, что она делает и говорит, вовсе не унизительно? Элий прикрыл глаза ладонью. В полутёмном зале свет вдруг показался нестерпимо ярким.
– Я вновь плачу и плачу щедро за те несколько минут наверху. – Да, в тот первый раз она тоже не скупилась, покупая талант для своего нерожденного младенца. – Деньги отдадут не тебе, конечно, а твоему сыну. Завтра ему принесут сундук, и в том сундуке – пятьсот тысяч настоящих золотых ауреев. Это много. И эти деньги в ближайшее время императору очень понадобятся. А если ты, увы, импотент, то деньги останутся у меня.
– Ты покупаешь меня за пятьдесят миллионов сестерциев?
– Друг мой, я помню, что Летиция заплатила тебе больше. Но это все, что я могу предложить. Тебе и твоему сыну. Жаль, что Постум не мой ребёнок. Он так похож на Аполлона, которого я изваяла. Больше, чем ты. Хотя ты мне и позировал когда-то.
– Много лет назад Вер заклеймил для меня желание, – сказал Элий. Неожиданно все поплыло у него перед глазами – будто он вновь любил её и вновь должен был потерять. Время вдруг стало тягучим, плотным и хмельным, как глоток неразбавленного фалерна. – Желание это пока не исполнилось. Но я столько раз играл в кости с богами, делая ставку на это клеймо Вера, что, если желание исполнится, я тут же умру. – Он сделал паузу. Марция тоже молчала. Он сбился. – Так вот… Вер знал, что мы с тобой мечтаем о ребёнке… он загадал именно рождение ребёнка. Нашего с тобой ребёнка. И то, что ты предлагаешь, для тебя – исполнение желаний, а для меня – смерть.
– Ты знаешь точно?
– Да. – Теперь, после невероятной просьбы Марции, он не сомневался, что Вер выбрал именно это клеймо. Иначе почему она здесь и просит такое?
Её ответ был восхитителен:
– У тебя ещё девять месяцев в запасе. И даже больше. Ведь ребёнка ещё надо вживить суррогатной матери. Десять. Минимум.
Он вспомнил её давнее требование выбора, которое было то ли жертвоприношением, то ли розыгрышем. Сегодня повторялось все то же. Женщины умеют разыгрывать одну и ту же пьесу. Марция опять предлагает ему выбирать, запланировав его ответ заранее.
Ещё несколько дней назад он бы не обманул её ожиданий. Но сегодня он позволил Постуму ускользнуть от ответа и оставить между ними неприятной тенью успех Сертория и Береники. Сегодня он готов был обмануть любые надежды и поступить не так, как от него ожидали. Но исполнить невероятное он тоже был сегодня готов.
Элий вышел из таверны и остановился. Не мог никуда идти. Верно, так Луций Цезарь упирается в стену из слов и не может подыскать нужный звук, и мучительно кривит лицо, чтобы эту стену пробить. Жизнь Элия могла быть совершенно иной, если бы… Это «если бы» его зачаровало. Если бы Марция не бросила его, если бы Марция согласилась. Если бы он иначе исполнил для неё желание. Если бы единственный сын Руфина не погиб. И вдруг Элий понял, что все эти «если» мало что меняют. Понял, что не стал бы счастливее при других многочисленных вариантах этого беспомощного «бы». Он так задумался, что едва не столкнулся со странной троицей у дома префекта Виндобоны. Гроздья фонарей освещали фасад большого дома с портиком, кованую решётку, туи в кадках и мостовую. Зато возле соседних домов помаргивали лишь крошечные фонари над входом, и этот полумрак укрыл Элия.
Первым из троицы Элий узнал Рутилия, потом – Корда. Рядом с авиатором стоял невысокий человек в кожаном шлеме, кожаной тунике и брюках в обтяжку. Элий не мог слышать, о чем эти трое говорили. Да и не пытался. Он лишь следил за Кордом. Легион «Аквила» ещё не прибыл в Виндобону. Так почему же Корд уже здесь? Луций Цезарь обещал, что легион прибудет только через два дня.