Виктор вспомнил мелькнувшую тень на стекле во время своего разговора с Бурлаковым. Он тогда не подумал даже, что кто-то может забраться на этот карниз. Оказывается, — мог.
— Ты врешь. Ты забирался наверх и шел по карнизу до окна, чтобы подслушать, что говорится в кабинете Бурлакова. Ты кому-нибудь рассказывал то, что удавалось подслушать?
Раф не ответил.
— Кому рассказывал? Матери? Или отцу?
— Хьюго... — едва слышно отвечал Раф.
— Что?
— Хьюго поймал меня один раз и заставил рассказать, что я услышал. Я почему-то так перепугался, жутко... Как будто он меня раздавил. И я все ему выболтал. А потом Хьюго пригрозил, что всем расскажет — отцу, матери и Бурлакову, что я шпионю. Но если я буду ему передавать разговоры в кабинете, то он ничего никому не скажет.
— И ты согласился?
— А что мне было делать?
— Раф, ты что, не соображаешь?!
— Тебе легко говорить! — прошипел мальчишка. — Легко! А я бы умер, если бы отец узнал. Он такой... он страшно злопамятный. Он никому и никогда не прощает подлости.
Виктор едва не сказал вслух: «Как я», но сдержался.
— Мне кажется, он бы понял. — Хотя, говоря это, Виктор не был уверен в правильности своего утверждения.
— Вик, ты никогда не видел отца. Иначе ты бы так не говорил.
— Мне кажется, отец бы признал, что это было простое любопытство.
— Мои прогулки по карнизам? Ну... это он мог бы простить. А вот то, что я шпионил для Хьюго, — не простил бы никогда.
— Так что ты видел, сидя там, на карнизе?
— Герцог приехал в крепость, и они с Бурлаковым поссорились. Отец сказал, что он может, наконец, уничтожить Валгаллу, а Бурлаков заявил, что ты теперь в лапах императора и в этом случае погибнешь вместе со всеми. — Как ни странно, но в этих словах не было для Виктора ничего неожиданного: он уже и сам знал о странном плане Бурлакова.
— Как герцог собирался уничтожить Валгаллу?
— Этого я не знаю, — поспешно отвечал Раф. — Но если Валгалла исчезнет, мой отец станет главным в Диком мире.
Виктор пропустил последнее утверждение мимо ушей.
— Что было дальше?
— Отец дико закричал, хотел ударить Бурлакова, но тут в комнату вошла Светлана — принесла поднос с кофе. Ну, чтобы угостить герцога. Ланьер отшатнулся и выскочил из кабинета через окно... Знаешь, он умеет мгновенно перемещаться. В этот раз он одним прыжком оказался во дворе, потом забрался в свой замечательный кораблик и исчез.
— И бросил тебя?
— Он меня не видел.
Врет или правду говорит? Виктор не знал. В случае с Рафом эмпатия была бессильна. Раф — весь будто за глухой стеной — не достучаться.
— Дальше.
— Как только герцог исчез, в дверь вошел Лобов. У него был игломет.
— Лобов? Но он же всего лишь цепной пес. Исполнитель чужой воли!
— Значит — он исполнял. Окно было открыто, но генерал почему-то стоял и не двигался. Он как будто раздумывал: бежать или остаться.
— Генерал ничего не сказал? Может быть, что-нибудь крикнул?
— Ну да, крикнул. Одну-единственную странную фразу: «Почему не Хьюго?»
— «Почему не Хьюго?» — переспросил Виктор.
— Да. Я хорошо расслышал: окно ведь было открыто. Лобов ничего не ответил, поднял руку, чтобы выстрелить. И тут Светлана метнулась наперерез, пытаясь заслонить собой генерала. И заслонила, но только наполовину: часть игл все равно попала в него. Лобов швырнул игольник и убежал. Я спешно стал спускаться. Сначала не знал, что делать. Потом решил отыскать Каланжо и все ему рассказать. Но не успел: Хьюго уже арестовал капитана.
— Я почти уверен: Лобов убил по приказу Хьюго. Но тогда выходит, что начальник охраны притворяется, виня в смерти генерала герцога или меня... неважно. Одного из Ланьеров.
— Не знаю. Иногда мне кажется, что нормальный человек не может говорить такого, сначала надо спятить. А потом вдруг начинаю думать, что сам Хьюго в свои слова не верит ни единой минуты, а лишь изображает шизоида. Только я не могу понять, какова его цель.
— За что он убил Форака?
— За измену. Якобы. Тот попытался бежать. Но его поймали. Хьюго поставил его к стене, а сам долго расхаживал взад и вперед, объяснял, как он с самого начала догадался, что Форак заслан в крепость, и вот он, наконец, его уличил. Парень плакал и говорил, что он просто испугался, потому и убежал. Дальше я не видел...
«Или видел, но не хочет признаться», — решил Виктор.
— У меня для тебя поручение, Раф.
— Какое?
— Немедленно бери самый лучший вездеход, бери с собой сержанта Топа для охраны, и езжайте к картофельникам.
— Сейчас? На ночь глядя?
— Именно. Скажешь, что крепостью теперь управляет Каланжо.
— Что? А разве не ты?
— Каланжо, — повторил Виктор с нажимом. — Ты знаешь, где сейчас твой отец?
— Догадываюсь.
«Знает», — усмехнулся про себя Виктор.
— Сразу из Картофельной деревни поедешь к нему.
— Если главный в крепости Каланжо, тогда почему ты распоряжаешься? — спросил ехидно Раф.
— Потому что речь идет о нашем семейном деле.
8
Виктор проснулся оттого, что кто-то отчетливо назвал его по имени. Он проснулся и сел на кровати. Он ночевал в своей комнате — покои генерала оставались в эту ночь свободными.
В комнате была Валюшка. Призрак стоял на коленях подле кровати и шептал ему на ухо:
— Виктор Павлович, очнитесь!
— В чем дело?
— Опасность. Уходите. Через заднюю калитку. Скорее!
— Крепость?
— Вы в опасности! Бегите! — Она молитвенно сложила руки.
— А остальные?
— Не знаю. Меня прислали ради вас. Вы — один. Уходите.
Виктор оделся. Но побежал не во двор к тайной калитке, а будить Каланжо: капитан и после переворота жил в одной комнате вместе с Димашем и Томом, как будто Бурлаков еще распоряжался в своих владениях.
Дверь была заперта изнутри, и Виктор долго стучал, прежде чем ему открыли.
— В чем дело? Мне казалось, сейчас ночь, — пробурчал Каланжо, отодвигая, наконец, засов.
— А мне кажется, что на крепость готовится нападение. Вставайте. Надо бить тревогу.
— Что там стряслось? — заворчал Димаш, разбуженный голосами.
— Мы же поставили охрану на стенах, все под контролем, — напомнил Каланжо.
— А я говорю: поднимайтесь, бейте тревогу! Я пойду, проверю посты.