— Когда человек так много разъезжает по стране, как это делает Мэтью Уолш, его передвижения нелегко проследить. А время, отпущенное на это, очень ограничено, — ответил Ратлидж, ожидая приглашения присесть.
Стивенсон кивнул на стул, и Ратлидж сел.
— Так что вас привело сегодня ко мне?
«Осторожнее с ним», — предупредил Хэмиш.
— Я не был здесь, когда нашли тело. Хотелось бы услышать, что вы заметили особенного на месте преступления.
— Я все написал и отдал доклад Блевинсу. Достаточно подробное медицинское заключение, оно готово для представления в суд. Отдал еще вчера утром.
— Это ваш официальный отчет. Но я хотел бы выслушать ваше личное мнение — что вы почувствовали или увидели такого, что могло показаться странным и даже неправдоподобным, о чем, разумеется, вы не написали в отчете.
Стивенсон откинулся на спинку стула.
— Не вижу оснований для вымыслов. Это был совершенно ясный случай насильственной смерти. В этом не может быть сомнений.
Ратлидж заметил мягко:
— И все же можете вы вспомнить какую-то деталь, маленькую, на первый взгляд не важную? Она может помочь нам найти ключ к разгадке этого ребуса.
Стивенсон внимательнее взглянул на Ратлиджа, и его мысль заработала.
— Вы же не предполагаете, что кто-то из Остерли…
Ратлидж оборвал доктора:
— Позвольте, я приведу пример. Монсеньор Хольстен заметил при нашей с ним встрече, что в комнате, где был убит отец Джеймс, он ощутил присутствие огромного зла. А миссис Уайнер, со своей стороны, уверена, что убийство совершили из мести. Но ни монсеньор Хольстен, ни экономка не сообщили о своих личных впечатлениях в официальных показаниях. Как и вы.
Хэмиш что-то говорил, но Ратлидж ощущал только повисшую тишину.
Стивенсон поскреб подбородок, слышно было, как заскрипела щетина.
— Не скажу, что у меня было какое-то подозрение, разве только неверие в то, что произошло. Констебль, который явился за мной, сказал лишь, что отец Джеймс мертв, я схватил чемоданчик и поспешил с ним. При этом заметив констеблю, что только врач, то есть я, может определить, наступила смерть или нет. И когда мы вошли в комнату, где он лежал, первое, о чем я подумал, вернее, про себя удивился, что этот умный и жизнелюбивый, довольно крупный человек показался меньше после смерти. Но ведь мы стояли над ним, а не как раньше — лицом к лицу, что, вероятно, объясняет этот эффект. В комнате было с полдюжины людей, из коридора доносились всхлипывания женщины, это была миссис Уайнер. А потом я был слишком занят, чтобы предаваться размышлениям, стал фиксировать свои наблюдения, перешел к обычной в таких случаях работе. — Он задумался, как будто припоминая.
Ратлидж попросил:
— Продолжайте.
— Он лежал около окна, повернув к нему голову, почти на левом боку, его левая рука с раскрытой ладонью свободно лежала на полу, и я помню, что подумал: он не видел того, кто напал. Но Блевинс показал, что творилось в кабинете: взломанный стол, перевернутые стулья, разбросанные бумаги, и сказал, что, вероятнее всего, отец Джеймс застал вора за этим занятием, поэтому подбежал к окну, чтобы позвать на помощь. Это старый дом, но рамы скользят хорошо, я пробовал. Но если отец Джеймс и докричался бы до помощи, она не успела бы вовремя. Негодяй ударил его сзади, и ударил сильно. Но жертва действительно смотрела в окно. Наверное, Блевинс был прав, он отлично знает свое дело. Мое дело — освидетельствовать труп.
Хэмиш укорил: «Это было нечестно, так давить на доктора».
«Но так часто делают, когда восстанавливают картину происшедшего», — мысленно ответил ему Ратлидж.
Доктор Стивенсон вздохнул и стал рассматривать потолок, как будто ища там ответ.
— До этого у меня в ту ночь был срочный вызов на одну из ферм, около пяти утра, и я очень устал. Блевинс переживал тяжело, он был прихожанином церкви, как вам, наверное, известно. Я не видел причин подвергать сомнению его слова.
— А как выглядел сам Блевинс?
— Он был просто вне себя от ярости, бледен, руки тряслись. И все повторял: «Я не могу понять, как можно убить священника ради нескольких фунтов. Неужели жизнь здесь стала так же дешева, как в Лондоне?» Или что-то в этом роде.
— Расскажите о комнате.
— Она была в беспорядке. Вы бы видели. Я с трудом мог сделать шаг, чтобы не наступить на бумаги или книги. Я искал следы борьбы, но не находил. И что-то об этом сказал Блевинсу. У меня всегда было чувство, что отец Джеймс сможет за себя постоять. Я видел, как он ездил на своем велосипеде, иногда поздно ночью и при любой погоде, накручивал педали как ни в чем не бывало. Он был физически крепкий. Но, разумеется, с таким человеком, как Уолш, он бы не справился. — Доктор посмотрел на пресс-папье. — Никаких царапин на руках, ничего под ногтями. На лице тоже нет следов. Присутствовало окоченение, но я уверен — смерть наступила более двенадцати часов назад.
Рассказывая, он перевел взгляд с потолка на инспектора — разговор о медицинских деталях был более привычен, чем о внутренних переживаниях и личных впечатлениях.
— Задняя часть черепа была раздроблена, огромное тяжелое распятие лежало у двери. На нем ясно виднелись волосы и кровь. Я встал на колени, постелив на пол свой носовой платок, кто-то посветил мне лампой, чтобы я мог лучше рассмотреть рану. Было нанесено по крайней мере три удара — первый его оглушил, второй убил, а третий завершил сомнения напавшего. Все с неимоверной силой, исходя из состояния черепа.
— Что подтверждает, что священник стоял спиной к убийце.
— Верно. Мне сказали, что не было отпечатков пальцев на распятии, они были или стерты, или напавший был в перчатках.
— Женщины носят перчатки, — сказал задумчиво Ратлидж, вспомнив Присциллу Коннот, которая была высокого для женщины роста.
— Не думаю, что это могла быть женщина, — ответил Стивенсон. — Не могу отрицать, что такое возможно, но с трудом могу поверить, что женщина могла ударить более двух раз. — Он пожал плечами. — Впрочем, все зависит от душевного состояния. Это была ужасная рана, и по своему опыту я знаю, что женщина не захочет быть забрызганной кровью. Какая бы ярость ни владела ею и какой бы сильной волей она ни обладала. Это не медицинское заключение, а мое мнение, считаю, что женщины стараются избегать таких ситуаций. Я засвидетельствовал его смерть и назвал причину — убийство.
Ратлидж задумчиво произнес:
— Я думаю, как бы сам поступил, застав в доме грабителя.
— Никогда не был в такой ситуации, инспектор, но думаю, что, увидев такой разгром в доме, я был бы разъярен. А если бы узнал грабителя, то потребовал бы немедленно убраться из моего дома, не быть полным идиотом, если не хочет, чтобы его посадили. И разумеется, в тот момент не испытал бы к нему сочувствия, как к заблудшему грешнику. Конечно, я тоже мог стать жертвой, хотя проявил бы осторожность, не зная, на что способен незнакомец, с другой стороны, я бы с ним не церемонился. Ведь я не священник, и меня не учили милосердию.