— Похоже, князь, нас все время покупают на одну и ту же обманку: мы встречаем разумную тварь и тут же приписываем ей и жалость, и милосердие. К сожалению, это не так…
— Я буду убивать анималов повсюду, — пообещал Сергей. — Прежде всего уничтожу этого маленького мерзавца, которого спас, вырастил, превратил в человека. Он жил в моем доме, он был мне как сын!..
— Он не просил вас об этом.
— Он был моим пленником!
— Вашим рабом?
— Я должен его простить? — спросил князь с издевкой.
— Не знаю. Вам решать.
Корвину казалось, что он смотрит на мир с двух разных точек одновременно. Один взгляд принадлежит бывшему рабу, который всей душой сочувствует униженным, но способным восстать и выплеснуть свой гнев кипящим маслом на головы «баронов». Второй взгляд — это взгляд патриция. А патриций все восстания, мятежи и убийства ненавидит и стремится пресечь в зародыше. Марк не знал, что делать с этой двойственностью.
За окном расцвел букет огненных стрел. Вся комната осветилась.
— Никола хотел, чтобы вы его отпустили? Он говорил об этом? — Корвин почти физически ощутил на шее рабский ошейник. Ему стоило большого труда удержать голову высоко поднятой.
— Это было невозможно.
— Так говорят все хозяева своим рабам. Невозможно — их любимое слово.
— Я могу вас убить, — процедил Сергей сквозь зубы.
— За что? За слова? За попытку понять, что произошло?
С минуту Сергей молча смотрел на Корвина исподлобья.
«Ты чертовски рискуешь, — шепнул голос. — Этот человек неадекватен. И у него бластер Друза».
Наконец князь скривил губы, что должно было означать улыбку:
— А ты смелый парень…
— Кстати, отдайте мне ваш бластер. Потому что на самом деле он не ваш, а принадлежит моему другу. Вы им незаконно завладели.
После недолгих колебаний Сергей вынул бластер из кобуры и протянул Марку.
— Кстати, а почему вы не сдали лучемет на хранение отцу? Такое оружие на карнавале запрещено. Как и парализатор, кстати. Не думал, что лацийцы так легко нарушают закон.
— Даю слово, мы не будем ни в кого стрелять! — Корвин проверил предохранитель и спрятал оружие в верхний ящик комода.
— Так как насчет Эмми? — спросил Сергей.
«Ему, конечно, не пять лет, но лет двенадцать по психологии и развитию — это точно. И при этом он ничего не забыл… Не забыл, но впал в детство. Нет, не так. В эту минуту Сергей — взрослый, а в следующую — ребенок. И он несчастен. Перед посторонними разыгрывает, что все забыл, в то время как его снедает одиночество. Эмми — скорее знак, чем любовь. Ему, в самом деле, достаточно будет ее увидеть — и только. Символ искупления. Мы все мечтаем о воскрешении. Того, что нам дорого. Потому и взялись за реконструкцию».
Сергей поднялся, взял с комода маску Калиостро.
— Почему этот жулик? — Сергей повернул надетую на кулак маску. Оживленная теплом его кожи, маска раздвинула губы в улыбке. — Следователь, служитель порядка, выбирает личину авантюриста. Вот прелесть карнавала — быть не тем, кто ты есть. Ускользнуть от самого себя. Обрести свободу… Маска, которую никто не имеет права снять. Обожаю карнавалы. В эти дни я могу бывать где угодно. И могу вообразить, что под одной из масок я встречу Эмми.
— Хорошо, я помогу вам ее вернуть, — сказал Корвин. — Но и вы обещайте мне помочь.
— Что вам нужно? — Сергей с раздражением отшвырнул маску. — Неужели человек, проведший два года под домашним арестом, может вам чем-то быть полезен?
— Ваша память не повредилась, и вы должны помнить, как двадцать лет назад сюда в усадьбу прибыл человек, носивший странное для Китежа имя Сергий Малугинский. Это одно из редких лацийских имен.
Сергей молчал.
— Так вы помните, как этот человек приехал?
— Да, он гостил у нас, потом переехал в поселок Лесное. — Сергей отвечал как бы через силу, нехотя.
— Мне сказали, что он ушел к озерникам. Но это не так, я уверен, он не у озерников. Где он?
— Я не могу сказать! — отрезал Сергей.
— Почему?
— Слишком опасно.
— Опасно? — переспросил Марк. Он был уверен, что Сергей не лжет. — Так же опасно, как нарядиться римским центурионом на сегодняшний карнавал?
— А, ваш дикий приятель! — Сергей рассмеялся. — Надо полагать, ему здорово намяли бока. Ничего страшного. Это первый карнавал после того, как произошла смена масок. Только не вздумайте явиться в римских костюмах на действо в Вышеграде. Одними синяками не отделаетесь.
«Невероятно! Ты понял, что происходит? Они…» — торопливо зашептал голос.
«Заткнись!» — едва не выкрикнул Корвин. Карнавальная система Китежа его мало интересовала.
— Мне нужно знать, где скрывается Сергий Малугинский, — повторил он свое требование.
— Не могу. Извините, Марк, это не моя тайна.
— Этот человек — отец молодого Друза. Я приехал, чтобы его найти.
— Никому не говорите об этом.
— Что? — не понял Корвин.
— Никому не говорите, что Друз — сын Сергия Малугинского. Ради всего святого, молчите!
И молодой князь выбежал из спальни.
Почему не говорить? В чем опасность? Марк ничего не понял.
За окном стихал карнавал. Можно было наконец уснуть.
Утром, выходя из комнаты, Марк вложил в кобуру, где прежде носил парализатор, бластер Друза. Кобура была маловата, и отполированная ладонью владельца рукоять высовывалась наружу. М-да… демонстративно разгуливать с бластером по усадьбе было как-то неловко. Тут Марк заметил небрежно брошенный на стул темный балахон Калиостро и парчовый тюрбан. Почему бы и нет? Утро после карнавала — почти продолжение карнавала. Марк облачился во вчерашний наряд, надел даже перстни, опоясался мечом, только маску оставил на комоде.
Нигде не было видно ни души, ни хозяев, ни слуг, казалось, усадьба вымерла. Полы в комнатах покрывал слой конфетти и жевательного серпантина. Даже на столе террасы лежала груда конфетти: кто-то небрежно сгреб ее ладонями, да так и оставил. В парке потрескивало и вспыхивало время от времени — многоразовые петарды выплевывали последние заряды огненного веселья.
На террасе в одиночестве сидела Лери и пила кофе. Скромный наряд — пестрая блуза и светлые брюки — выглядел по-домашнему простым.
— Скажи-ка, дорогая моя сестренка, что за дурацкая идея пришла вчера тебе в голову? Захотелось приключений? С князем Сергеем? — спросил Корвин вместе приветствия.