Любовь пропела свою журавлиную (соловьиную? лебединую? жаворонью? а от песни горлицы как будет прилагательное?) песнь: они жили счастливо выходили из подъезда вместе, при всех держась за руки. А дома имели супружеское счастье целоваться. Без света тоже. летом ходили в походы и купались на речке, а на обед Люба варила компот и пекла пирожки. Все остальное время она слушала, что он ей рассказывает, и ждала его с чемпионатов и конгрессов: она оказалась идеальной женой.
(Все это здорово – но что же дальше с ней делать?..)
9) Как, однако, быстро разнообразие семейной жизни исчерпывается до однообразия. А настоящему мкужчине хочется решительно всего – испытать, совершить, попробовать; какая к чертям семья, пожили и хватит, – дел невпроворот! время летит!..
Чтобы успешно выполнить все намеченное, Валерьянка раздвоился: один открывал звезды, другой валил лес. Мало! И он размножился до полного покрытия потребностей:
Он варил сталь и суп, рыл каналы и золото, сеял пшеницу и добро, разведывал нефть и вражеские секреты, сдавал кровь и рапорты, спускался в шахты и поднимался до мировых проблем; он успевал везде и делал все.
Деятельность завершилась космосом. Пульс был отличный, и особенно аппетит. Все бортовые системы фунционировали лучше нормального. Он проявил отъявленное мужество в критических ситуациях, предусмотренных заранее, а годовую программу выполнил полностью за неделю: в невесомости-то легко, не устанешь, это не металлолом таскать. Пролетая над всеми, он наблюдал их подзорную трубу: поприветствовал всех, кого надо приветствовать, и послал им в поддержку свой привет. А кому надо тем он сверху прямо сказал что надо. Без дипломатии. Не стесняясь. на агрессоров он плевал из открытого космоса. На каждого лично. На главных – по два раза. А на базы еще не то, эти поджигатели потом замучились дезинфекцию проводить.
Один из… них? (или надо сказать – один из его?) забил блатное место: сужил моделью для фото-, теле– и кинорепортеров, избавленных от метаний по миру: снимай себе спокойно всю жизнь его одного и подписывай что хочешь. Благодарные за такой технический переворот в репортерстве, фотошники провозгласили своего кормильца лучшей моделью столетия и мистером Солнечная система. (Если на других планетах и обнаружат марсианина, вряд ли он окажется красавцем.)
10) Мистер Система выглядел всем мистерам мистер. Так что девочки краснели, а мужчины бледнели, и те и другие предлагали дружить, понимая под дружбой вещи несколько разные, но безусловно приятные.
Валерьянка перевел классические шесть футов два дюйма в метрические меры и получил сто восемьдесят восемь: отличный рост, и на кровати помещаешься. Вес его равнялся, согласно "Занимательной математике" Перельмана, росту рослого римского легионера: восьмидесяти килограммам. Окружность бицепса – шестьдесят сантиметров, талии – пятьдесят: кинозвезды матерились, культуристы плакали.
Волосы вились черные, глаза синие, подбородок квадратный, нос перебитый. Ровные белоснежные зубы ему вставили в Голиивуде. Нет, на "Мосфильме". Что у нас, своих зубов мало?
Легкая походка, тяжелый бас, мягкая улыбка, твердый характер. И все, что надо. тоже будь здоров.
А возраст ему пришелся, в котором Александр акедонский дрался на Ганге, а Наполеон стал первым консулом: тридцать лет.
Конечно – таким и жить можно!..
11) Расправившись с первоочередными задачами, он вдарил по культуре. Культура взлетела вверх и больше отттуда не спускалась.
Он написал тысячу книг, и их перевели на тысячу языков. Эта сокровищница мысли и стиля внчала мировую литературу, а заодно и философию с прочей гуманитарной ерундой, для понимания которой много знать не надо.
От прозы Валерьянка перешел к поэзии, и тогда Пушкин перешел на второе место, а Евтушенко и Данте спортили за третье.
Наконец с литературой было покончено. После его гениального вклада сказать было уже нечего: прозаики создавали его биографию, а поэты ее воспевали.
Очередь в Эрмитаж, где поражали его картины, тянулась от Русского музея, где потрясали его скульптуры; нетленным шедевром высилась статуя Любы Рогольской в закрытом купальнике и с веслом. Под веслом плакал Хаммер, сидя на мешке с долларами, и ытался всучить миллион. Куда мне твои доллары? получи фотографию бесплатно.
О нем пели песни, а он сочинял симфонии, как Моцпрт, и дирижировал ими, как Сальери (кажется, они дружили?). За билет на его концерт отдавали Пикуля или тонну макулатуры. Зал в экстазе скандировал: "Ва-лерь-ян-ку!" (Походило на праздник мартовских котов или съезд сердечных больных.) "Ла Скала" вылетел в трубу и на стажировку к нам.
Он достиг всего и был похоронен на… э, стоп, давай назад. Есть еще время. Трудился-трудился – и что же? пожалуйте закапываться? дудки! Кто все может – может обождать умирать. Э?
12) Что ценно во всемогуществе – трудись сколько хочешь, отдыхай сколько влезет. Валерьянка слегка устал.
Он посетил дискотеку и карнавал в Рио-де-Жанейро, гульнул в настоящем ресторане, уволил официантов и заменил дружинниками. В весеннем лесу пил кокосовый сок и охотился в джунглях на царей природы браконьеров. На фестивалях в Каннах и Венеции запретил за безобразие "детям до шестнадцати", а главного приза удостоил "Отроков во Вселенной". Он просветил Феллини, и тот стал снимать вполне понятные подросткам фильмы. После чего сел в надувную лодку (он, а не Феллини, понятно) и отбыл в кругосветное путешествие, наказав Сенкевичу в "Клубе путешественников" не перевирать:
(тем более что акулы грызлись с рыбнадзором в днепре, неприхотливые верблюды ели пираний на Амазонке, а пингвины преодолевали пустыню в сумках кенгуру: географию Валерьянка смутно полагал превратившейся из наууки для извозчиков в науку для дипломатов и вместе с зоологией изучал творчески: он не ждал милостей от природы и ей не приходилось ждать их от него).
13) Путешествие в одиночку имеет тот плюс, что о нем можно рассказывать что угодно, и тот минус, что рассказывать это некому – пока не вернешься. Валерьянка сменил лодку на пиратский бриг, здраво рассудив, что возможности к перемещению во времени и пространстве у него совершенно равные, но первое куда легче из-за массы замечательных книг: воображаемое путешествие требует и действительности воображаемой.
Восемнадцатый век затрещал под напором жизненной активности хроникера; хрустнули и времена соседние.
Благородные индейцы во главе с Оцеолой, вождем семинолов, вышибли колонизаторов в Гренландию: не успевших смыться захватчиков пристрелил Зверобой Соколиный Глаз. Сын Чингачгука оказался далеко не последним из могикан, а переодетой дочерью, которая вышла замуж за Зверобоя, и они произвели демографический взрыв – заселилиматерик гуще японцев.
Ветер великих перемен достиг парусов капитана Блада: он сказал Арабелле, что она дура и второго такого фиг найдет, дядю-плантатора повесил, из пиратов организовал трудолюбивый коллектив, рабов объединил в республику хлопкоробов, а сам вообще плюнул на эти вшивые острова и стал королем Англии, дав Ирландии свободу, а власть народу, и, получив персональную пенсию, сделался профессором медицины.