– Я бы тоже не сказал, что ты страдаешь. А ты у меня класс! Ларсу еще за тобой побегать.
Немного подумав, я отделила пару самых эффектных снимков, чтобы показать в Стокгольме. Должен же быть какой-то отчет о внезапных каникулах.
Бритт заявила, что только Ларс мог выбрать такое сексуальное платье для меня:
– У него такой вкус!.. Учись, Том.
Том более практичен:
– Куда в таком можно пойти?
– Только в клуб, – рассмеялась я.
Ларс снова звонил, никак не напоминая о произошедшем, не задавая вопросов, словно чего-то выжидая. Теперь собственное поведение в Дубае виделось мне как каприз глупой девчонки, даже вспоминать не хотелось. Бритт молча выслушала сбивчивые объяснения, но расспрашивать почему-то не стала. Неужели Ларс ей рассказал? Тогда это предательство с его стороны.
Что-то основательно разладилось, как исправить, непонятно, потому что я не понимала, что именно не так. И зловредный джинн куда-то девался… Видно, чувствовал, что может пострадать из-за своего характера.
И не отпускало предчувствие грядущих неприятностей.
Деньги, которые папа выделил мне из наследства, включая проценты, которые он присылал, я решила не трогать. Мне достаточно того, что поступает в качестве процентов от дедушкиного наследства, я же не пью вино за две тысячи евро и не летаю в Дубай среди зимы погреться. Я скромная шведская студентка и тем горжусь!
Во всей этой кутерьме был один плюс: я напрочь забыла об Анне-Пауле и всем с ней связанном. Вангер и Фрида не звонили, словно тоже забыв о нашем с Бритт существовании. Ну и слава богу! Нет худа без добра, произошло то, чего так добивался Ларс: я выбросила из головы проблемы с его БДСМ-прошлым.
Но оно вдруг само напомнило о себе.
Бритт с Томом, я одна, но это не значит, что нужно есть пиццу и пить пиво или перекусывать в кафе. Бабушкина закваска: даже на необитаемом острове пищу нужно вкушать, а не заглатывать, как удав, что попало.
Пришлось идти в супермаркет. Бабушка их не выносит, считая, что отовариваться можно только на рынке. Но я считаю, что иногда можно себе позволить оттянуться и в китайском ресторане, и полуфабрикатами тоже. Не всегда, но под настроение.
Не беру тележек, чтобы не покупать все подряд. Это закон – если есть куда положить, тележка окажется наполненной доверху, так, чтобы не унести и в зубах; в корзину помещается меньше, значит, груз будет поменьше…
Я уже расплатилась и стояла, складывая покупки в пакет.
Умудрилась-таки набрать на неделю, причем на двоих, если не троих. Идея, может, пригласить на ужин Бритт с Томом? Сидеть одной скучно, даже при том, что много задано.
Что-то заставило меня оглянуться, вернее, не что-то, а кто-то. Я воробей стреляный, а потому отошла в сторону и принялась осторожно наблюдать.
Высокая крепкая фигура… нет, теперь я уже не видела в каждом рослом мужчине Ларса, но этот человек явно был знаком. Это не Белый Медведь… Лица почти не видно, вот сейчас он выйдет на свет… сейчас я пойму, где я его видела и что заставило остановиться и выглядывать…
Наконец женщина перед ним расплатилась и чуть посторонилась, укладывая свои покупки. Я замерла, пытаясь осознать то, что вижу. Это был Оскар! Без своей аккуратной бородки, но это Оскар. Я отвернулась от касс, уставившись в зеркальную витрину, на фоне которой выложены всякие парфюмерно-косметические изыски. Заставила себя несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться.
Какого черта, я совершенно спокойна, даже слишком спокойна! А позади меня выкладывал вещи из тележки в пакеты Оскар. И никакие попытки убедить себя, что бывают похожие люди, даже очень похожие, словно они близнецы, никакие напоминания, что у Оскара бородка и он не из тех, кто легко расстается с подобным украшением, не помогали.
Все очень просто, я видела друга Ларса всего один раз и слышала его голос только тогда в кафе, но не узнать его не смогла бы. У Оскара крупная, крепкая фигура, и голос такой же – низкий и сильный. Потому, когда зазвонил телефон и интересующий меня мужчина ответил, я уже не сомневалась – Оскар ни в какой не Италии, он в Стокгольме, только сбрил бороду.
Оскар (теперь я уже не сомневалась, что это он) вышел, направился к машине, а я стояла, наблюдая за ним сквозь стекло, оглушенная и потерянная. Какая-то сердобольная женщина рядом заглянула в лицо:
– Вам плохо?
– А? Нет, извините.
Я шла по улице, не обращая внимания на пронизывающий ветер, пытаясь осознать увиденное. Кто кого обманывал – Оскар Ларса или Ларс меня? Но зачем Ларсу меня обманывать? Почему просто не сказать, что Оскар в Стокгольме? Я ни за что не стала бы с ним встречаться, это ни к чему.
Честно терпела до вечера, а потом…
– Ларс, я сегодня видела Оскара.
– Кого?
– Оскара.
– Линн, что тебе приснилось? Оскара не может быть в Стокгольме. – Его голос мягок, но уже напряжен.
– Ларс, это был он. Без бороды и усов, но это он.
В голосе появилось откровенное раздражение:
– Где ты его видела?
– В супермаркете… в магазине…
– Ну и что он делал?
– Покупал продукты, – если честно, моя уверенность быстро разжижалась и утекала куда-то. – Почему Оскар не может покупать продукты? Что в этом удивительного, кроме того, что он в Стокгольме?
В ответ Ларс усмехнулся, и эта усмешка не обещала ничего хорошего.
– Теоретически Оскар вполне может покупать продукты, но никогда этого не делает, он из тех мужчин, кто не подозревает, что хлеб и рыба продаются в разных отделах. А покупать что-либо продуктовое в Стокгольме Оскар не может просто потому, что сейчас находится в Лондоне. Открой, пожалуйста, почту и посмотри, я прислал тебе снимок.
Тон, которым он произносил эти слова, мне не понравился совсем. Маленькой девочке объясняли, что совать свой нос в дела взрослых не стоит, что ее место в углу с игрушками, что подавать голос можно только тогда, когда разрешат, отвечать – если спросят, и вообще быть паинькой, чтобы не досаждать дядям. Это не одевание куклы для парадного выхода, но нечто похожее. Снова он там – с друзьями и подругами, а я здесь в спальне, всегда готовая и жаждущая его ласк. Черт, что же с этим делать?!
На снимке действительно Оскар вместе с Ларсом, действительно в Оксфорде.
– Как видишь, Оскар с бородой и усами.
– Прости, я обозналась…
Мне было тошно, очень тошно, но оказалось, что это не все.
– Линн, я очень хочу забыть все негативное, что связано с моей юностью, и просил бы тебя тоже забыть об этом. Я не преступник, если тебя беспокоит это, у полиции нет ко мне никаких претензий, ни у шведской, ни у швейцарской, ни у Интерпола. Пожалуйста, оставь в покое всю мою жизнь до нашей встречи. Если ты не в состоянии этого сделать, то я помочь ничем не могу. Очень сожалею, что вообще что-то рассказывал тебе.