Москва. Наши дни
В тот день никаких особенных дел у Алика Поленова не было, он просто сидел дома и с величайшим мастерством ничем не занимался. Он то брал газету и присаживался на диван, то включал телевизор, то курил, то зависал у холодильника, хотя его содержимое Алику и без того было известно: три яйца, кусок засохшего козьего сыра под стеклянным колпаком, увядший пучок кинзы и банка испанских каперсов, привезенных бывшей женой. Год назад Поленов с ней развелся, хотя правильнее было бы сказать, что это она с ним развелась.
– Александр (жена всегда называла его только по имени, ее раздражали «глупые детские прозвища»), наши отношения зашли в тупик, – сказала Ирина и съехала.
Спустя короткое время Поленов понял, что в тупик зашли и его отношения с начальством на работе. На этот раз он, действуя на опережение, сам написал заявление об уходе. И не пожалел.
Теперь, не обремененный ни женой, ни работой, он находился в состоянии непрерывного творческого поиска либо одного, либо другого. Предпочтения свои он, разумеется, отдавал работе как более перспективной и менее хлопотной задаче. Хотя тут не угадаешь, потому что женщины Алика Поленова любили, в известном смысле он был даже избалован их вниманием, а вот с работой дело обстояло иначе. В наше время хорошее базовое образование (Алик закончил исторический МГПИ и, надо отдать ему должное, закончил с блеском, на защиту его курсовых сбегались девчонки со всего потока) и большой опыт работы, увы, не гарантируют достойной должности. А учитывая, что трудоустройством Поленова всегда занималась его бывшая гиперактивная супруга, положение его было незавидным. Но временные трудности Алика не тяготили, он не унывал, а даже, наоборот, пребывал в отличном расположении духа и наслаждался свободой.
На очередном витке безмятежного фланирования по квартире Поленову позвонила Ольга Колесникова.
«На ловца и зверь бежит», – подумал он, потому что сам собирался ей звонить.
Они познакомились еще в институте, долгие годы их связывали теплые приятельские отношения. Если, конечно, не брать в расчет их непродолжительный роман, случившийся на втором курсе, легкий, безобидный и ни к чему не обязывающий. Кто кого бросил, они с Ольгой выяснять не стали, просто забыли об этом и остались друзьями.
Тем более что Алик давно заметил – Колесниковой нравятся мужики постарше, возрастные. После увлечения институтским преподом по фонетике Ольга влюбилась в бородатого мэнээса с кафедры перевода. Позже, на стажировке в Алжире, у нее случился роман с намертво женатым шефом. Несколько лет длились ее страдания: «Я не могу разбивать чужую семью». Ну а потом началась эта злосчастная аристократическая эпопея. «Голяк потомок отрасли старинной» оказался игроком и мотом. Ну, просто Кречинский какой-то, да еще на двенадцать лет старше. Поленов видел его два раза, и месье граф ему не понравился.
Вообще-то Ольгина «геронтофилия» частенько служила поводом для его шуток. К примеру, прогуливаясь с ней по бульвару, Алик мог неожиданно остановиться как вкопанный, дергая ее за руку:
– Стой! Смотри, Ольга, кто сидит! – говорил он.
– Где? Кто? – с интересом спрашивала она.
– Да вон там, видишь, на лавке, с белой бородой и слуховым аппаратом. Как он тебе?
– Иди в жопу! – отвечала она.
В качестве вероятных и наиболее перспективных женихов Алик частенько предлагал ей обратить внимание и на Владимира Зельдина, и на Сергея Петровича Капицу, не сбрасывать также со счетов академика Яблокова или уж по крайней мере Иосифа Кобзона.
Но если говорить серьезно, Алик Поленов переживал за Ольгу, потому что был очень-очень к ней привязан. «Как ни редко встречается настоящая любовь, настоящая дружба встречается еще реже…» – с грустью повторял он слова классика, в глубине души продолжая надеяться.
Он считал, что Ольга достойна лучшего и все мужики, которых она, повинуясь какому-то странному селективному чувству, себе выбирает, козлы и ее не стоят. По искреннему убеждению Поленова, Ольга являла собой образец самой настоящей славянской красоты. Яркие серые глаза, гладкая нежная кожа, волна густых пепельных волос, идеальная фигура, когда есть и грудь, и попа, но в то же время все изящное, тонкое, хрупкое, гибкое. А в дополнение ко всему вышеперечисленному чудесная обаятельная улыбка с легким прищуром глаз и трогательными ямочками на щеках.
Сегодня у образца славянской красоты голос был на редкость деловой:
– Поленов, ты чего делаешь?
– Я? Да вообще-то я… то есть у меня… – замялся он. – А что такое?
– Срочно приезжай ко мне!
– Почему такая срочность?
– Потому. Приезжай, жду. – Без объяснений она повесила трубку.
«Хорошенькое дело. А ведь даже не сказала куда, к тетке или на дачу», – недовольно подумал Алик, но на дисплее мобильного высветился телефон Нининой квартиры, и он поплелся одеваться.
Через полтора часа Поленов уже стучал в ее дверь – звонок, по обыкновению, не работал. Бросив на пороге короткое «привет», Ольга взяла его за руку и с загадочной улыбкой повела в комнату.
– Ты одна? А где тетя Нина? А где наш замечательный сын?
Алик послушно плелся за ней, заглянув по дороге на кухню, но там никого не было. Лишь по радио блеющий голос пел про вечную любовь.
– Слушай! Тут такое дело, хотя нет, потом… – Не ответив на его вопрос, Ольга подошла к шкафу, достала оттуда довольно объемный предмет и торжественно положила перед ним на стол. – Лучше сначала посмотри!
– Что это? – шепотом спросил Поленов, заинтригованный странным поведением подруги, и с удивлением уставился на нечто, завернутое в крафт-бумагу.
– А ты разверни! – уперев руки в бока, предложила она. – Только осторожно.
Поленов подчинился, но ворча и приговаривая:
– Зна-а-ем мы вас. Все б вам посмея-а-а-ться над товарищем. Вот я сейчас это открою, а оно с зубами! И ка-а-ак прыгнет на меня, как укусит. Все б вам дураком меня выставить. Нет чтобы прямо сказать, Поленов – ты полено… – Остановившись на полуслове, Алик застыл с открытым ртом, глядя на то, что показалось из-под нескольких слоев оберточной бумаги…
Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.
Рассказчица привстала и, подвинув к себе благоухающее попурри [46] искусной работы, вдохнула аромат лаванды и розмарина.
– Как долго сухие соцветия способны хранить запахи лета… Тогда на перевале Рансево мы с Мишелем собирали горную лаванду, она немного отлична от той, что растет на равнине. Сразу после возвращения из паломничества батюшка дал свое согласие на наш брак с графом де Рабюсси, и мы обручились.